Одиночество в сети. Возвращение к началу

Это единственное его письмо, которое она сохранила. До сих пор хранит. То, в котором он описывает любовь… к другой женщине. Она никогда не видела в этом диссонанса. Глухонемую Наталию она считала в большей степени святой, чем женщиной, а их любовь в ее глазах выглядела как библейский рассказ о самопожертвовании. Если в чем она и завидовала Наталии, так это в том, что та могла жить этой любовью, никого не предавая.

У нее перехватило дыхание, буквы расплылись. Она повернула голову и глянула в окно, потом полезла в сумочку за платком. Вытерла слезы. Сидевший напротив старичок внимательно следил за ней. В какой-то момент он снял очки, наклонился к ней, протянул руку с конфетой в фольге и сказал:

– Все будет хорошо. И это пройдет. Не надо плакать.

Улыбнулась, тронутая заботой незнакомца, потянулась за конфетой и ответила:

– Вы думаете? Хотелось бы… Это так, это из-за книги, – добавила она поспешно, указав на роман, лежавший у нее на коленях.

Старик надел очки и некоторое время внимательно смотрел на книгу.

– Из-за книги, говорите? Ну надо же. – Вздохнул он. – Как не стало супруги, книги мне очень помогли. Помогли не плакать, – заметил он с улыбкой. – Только над одной книгой я плакал. Про собачку, которая сама ездила по железной дороге. Я читал внучке и плакал. И внучка тоже. Потому что у нас с супругой был такой песик. Внучка его очень любила. Азор его звали. А когда хозяйки не стало, он перестал есть и тоже умер. А вас какая книга так опечалила? Может, знаю?

Она медленно сняла коричневую бумагу, открывая обложку.

– Конечно, знаю! – сказал он, принимая книгу из ее рук. – Это про интернет. Как люди пишут письма друг другу. Моя Марыся сказала, что грустно заканчивается. Двадцать лет назад было. Я тоже читал. Есть такие интересные моменты про науку. Помню. О компьютерах много.

Веснушчатая девчушка, сидевшая рядом со стариком, сняла наушники.

– Я тоже это читала! Суперская лав-стори – встряла она в разговор. – Но у моей другая обложка. Почему? – спросила, удивившись.

Старик подозрительно посмотрел на девочку.

– Тебе не положено читать такие книги, рано еще.

Девочка, свернув провод наушников, вежливо ответила:

– Моя мама тоже так говорит. Если вы имеете в виду… эти вещи… короче, ничего нового я оттуда не узнала. Все уже…

Она не дождалась, что скажет девочка. Краем глаза заметила здание своего офиса. Выхватила у старика из рук книгу и бросилась в открытые двери. Вылетела на улицу в последний момент.

Идя подземным переходом, думала о неимоверном нагромождении событий, которые были связаны с историей, имевшей место более двадцати лет назад. Увековеченная в книге, о которой вроде бы уже никто не должен помнить, она возвращалась в самые неожиданные моменты. Оказалось, что эту историю знали и случайно встреченный старик, и на два поколения моложе его девочка с брекетами. Ее знала неожиданно появившаяся любовь ее сына – Надя. Выяснилось, что книга все еще жива, что эта история, ее история, постоянно находит дорогу к людям. Ее охватило странное беспокойство.

Как только она вошла в лифт, сразу об этом забыла. Прежде чем он прибыл на девятый этаж, секретарша успела напомнить ей о куче неподписанных документов, о планируемой на десять часов важной видеоконференции с Берлином и о визите партнеров из Вроцлава. Все это ей пришлось уладить до четырнадцати, потому что ровно в два Мадам созывает необъявленный «скрум» и лично звонила с просьбой присутствовать.

Ее начальницу никто не называл иначе, чем «Мадам». Звучало несколько шутливо, хотя это было не из-за неуважения. Никогда раньше она не работала с таким уважаемым и таким обожаемым руководителем. Мадам любили и менеджеры с верхнего этажа, и вахтер пан Здислав, и все уборщицы. Два года назад ее прислал в Польшу нью-йоркский штаб. Пожилая стройная женщина, обычно в безупречном темно-сером или темно-синем костюме. Сдержанная, никогда не повышавшая голоса. Скрытная, неразговорчивая, удивительно скромная. О том, что их новая пани директор защитила докторскую степень по экономике в Гарварде, они узнали только через год, когда во время одного из тренингов она была спикером и модератор познакомил участников с ее профессиональной биографией.

Уже после двух недель работы она знала имена всех сотрудников. Когда обращалась к женщинам, всегда говорила: мадам. «Не могла бы мадам Агнешка объяснить мне это», «не могла бы мадам Зофья представить последние отчеты о продажах» и тому подобное. Отсюда и ее прозвище. К мужчинам обращалась по имени, что, однако, вовсе не означало близости. Иногда, в моменты напряжения или конфликта, переходила на польский – который она начала учить сразу после приезда – и иногда получалось так забавно, что нервная атмосфера естественным образом улетучивалась.