Аню она поймала в аэропорту. Та провожала «свою малышку» в Эдинбург. Магда, ее «малышка» с огромными голубыми глазами и короткими светлыми волосами, была выше матери на голову. Замкнутая, молчаливая девушка с синдромом Аспергера. Она получила стипендию ООН. Из шестисот кандидатов выбрали именно ее. В шотландском Университете она уже два года писала докторскую диссертацию по математике. Сама окончившая математический, Аня уверяла, что никогда не подталкивала дочь к такому варианту. Это был ее самостоятельный выбор. В математике не нужно много говорить. Там нужно много думать и записывать свои мысли. А это Магда умела с детства.
С тех пор, как Аня начала встречаться с Ларсом, Магда намного меньше о ней волновалась и реже ее навещала. Она не любила – особенно в последнее время – возвращаться в гомофобную Польшу.
Магда была лесбиянкой. В Эдинбурге она познакомилась с Роуз, изящной, вечно улыбающейся канадкой из Торонто, и влюбилась в нее. Любовь оказалась взаимной. В течение года они жили вместе в съемной квартире недалеко от университета. Аня иногда бывала у них. Она рассказала, что очень завидует такой любви. Нежной, полной заботы, счастливой.
Когда она позвонила ей, Аня подбегала с Магдой к аэропорту. Они смогли поговорить только минуту. Аня очень обрадовалась идее провести вечер вместе с подругами.
В среду в офис она снова поехала на трамвае. Она знала, что пробудет на работе весь день, а вечером, конечно, не сможет сесть за руль. Кроме того, она хотела почитать книгу.
Около полудня Мадам лично пришла в ее кабинет. Вручая авиабилеты и распечатку с подтверждением бронирования, она сказала:
– Джордж написал. Не знаю, как он это сделал, но у него уже есть для нас билеты. Причем, на «Гамильтона»! Абсолютный хит. В Театре Ричарда Роджерса, недалеко от нашего отеля. Кажется, что с верхних этажей его можно даже увидеть. Не придется стоять в пробках на Манхэттене. Не знаю, говорила ли я вам, но наш «Маркиз» на углу Бродвея у Таймс-сквер. Мне нравится этот отель. Там отличный бар и лучший завтрак в городе.
– Да, я знаю. Читала, – тихо ответила она.
Когда она вошла в шумный ресторан на рыночной площади, Урсула уже была там, сидела за столиком в центре зала, уткнувшись в телефон, и потягивала коктейль из высокого бокала. Агнешка остановилась у барной стойки и минуту-другую наблюдала за подругой: загоревшая, сильно похудевшая, Урсула изменила цвет волос на рыжий. Лилово-розовое платье обнажило ее плечо, выгодно подчеркивало линию груди, а из высокого бокового разреза виднелась загорелая нога в сандалии на платформе.
– Выглядишь на миллион долларов, глаз не отвести.
Урсула подняла голову и тут же вскочила с места, крепко обняла Агнешку, расцеловала в обе щечки и подхватила приветствие:
– И это только начальная ставка аукциона, ты не видела какое на мне белье!
– Не думаю, что белье на макаронине – самое приятное зрелище. Ты неприлично худая.
– Я? Худая? Шутишь? В последний раз, когда я спросила платье сорок четвертого размера, продавщица отправила меня в отдел больших размеров. Серьезно, блин. Странные времена наступают. Или уже наступили.
Они сели. Через некоторое время у столика появился высокий, мускулистый парень с татуировками на руках. Урсула, указывая рукой на молодого официанта – он был чуть старше Якуба, – сказала она своим чувственным голосом, которому вместе с Аней они дали кодовое название «Мэрилин Монро поет президенту Кеннеди “
– Этот очень красивый джентльмен только что очень меня порадовал. – Она помолчала, воткнула шпажку в оливку, лежащую на тарелке, положила ее в рот и облизала. Официант посмотрел на нее с полуприщуром и посоветовал смешать просекко пополам с аперолем. И под страшным секретом сообщил, что может усилить смесь, плеснув туда самую малость, но очень, очень холодного джина. После одного глотка становится легко на сердце и благостно на душе. – Попробуешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, обратилась к официанту: – Пожалуйста, еще два. Только мне джина побольше».
Парень кивнул и удалился в сторону бара.
– Да, такое обращение не назовешь вечерней молитвой урсулянки – усмехнулась Агнешка. – Ты флиртуешь с сыном женщины твоего возраста, понимаешь?
– Почему бы и нет? Ты смотрела «Выпускника», поэтому знаешь, что это работает. Не помню, сколько лет было миссис Робинсон.
– Сколько миссис Робинсон – не знаю, а вот актрисе было тридцать шесть.
– Да ладно, не врешь? – воскликнула она с удивлением. – Значит, что она о себе не заботилась. А у меня в ее возрасте постоянно были прыщи, – ответила она со смехом.