Одиночество вдвоем

Очутившись на улице, они молча прошли к ее дому, также молча поднялись и вошли в квартиру. Он мельком взглянул на нее. Таня выглядела утомленной, несколько рассеянной и подчеркнуто строгой. Она устало плюхнулась на диван, предварительно отодвинув от него журнальный столик с недопитой бутылкой водки, недоеденными маринованными огурцами и переполненной пепельницей. Телефонный аппарат, о который грохнулся ночью Алик, сиротливо помалкивал на полу, не предвещая теперь неожиданного путешествия. Стена, к которой был придвинут диван, была сплошь усеяна приклеенными фотографиями артистов кино. В самом центре этой картинной галереи красовалось большое, вероятно вырезанное из журнала, фото Алена Делона.

Студент подошел к окну и повернулся. Женщина, растревожившая его ночью и не дававшая всю ночь покоя, сидела, обхватив руками голову и опершись о колени. Казалось, она уснула, так и не дождавшись конца фильма. Ее короткие волосы были взлохмачены, обнажились маленькие ушки со вдетыми миниатюрными простыми сережками. Он огляделся.

Полупустая комната наводила уныние, тоску. Заброшенный ее вид вызывал жалость. Обшарпанные обои кое-где свисали разодранными лоскутами, наводя на мысль о предстоящем ремонте. Транзисторный телевизор, стоявший на полу рядом, был почему-то повернут экраном к стене.

Наконец она разжала руки и подняла голову.

— Ну, что скажешь, студент? — хриплым голосом спросила она, сбрасывая туфли.

Он промолчал, глядя на нее и не видя ее. Он видел Маргариту Ивановну, ее ужасом наполненные глаза, беззвучно шевелящиеся губы. Он видел лицо озадаченной Юлии Михайловны, энергично жестикулирующей, что-то горячо рассказывающей. Медсестру, бесстрастно наполнявшую шприц. Врача, странно изучавшего его…

— Да что с тобой? — повторила Таня.

— Все в порядке, — пришел он в себя. — Чуть не уснул.

— Ты знаешь, я тоже, — хихикнула она, доверчиво глядя ему в глаза. — Садись.

Алик, что-то раздумывая, подошел и сел перед ней на корточки. Казавшееся ему ночью некрасивым лицо этой женщины было не таким уж безобразным. Наоборот, чем-то даже очень привлекательным и милым.

Она выдержала долгий взгляд и легла, не раздеваясь.

Так в свое время, вероятно, ложилась и Маргарита Ивановна.

— Слушай, — вдруг громко начал он, — тебе не скучно жить одной?

Она удивленно приподняла голову, посмотрела на него и легла вновь.

— Что ты хочешь этим сказать? — глухо спросила она.

Он промолчал. Порывисто нашарив сигареты и спички, закурил, часто и жадно затягиваясь.

— Через два месяца я заканчиваю институт и уезжаю из Москвы. Ты меня слышишь? — спросил он, усаживаясь на диване и поворачивая ее лицо к себе.

— Слышу, — едва прошептала она.

— Я снимаю небольшую комнату в коммунальной квартире на Арбате. Точнее, на Веснина, напротив итальянского посольства.

— Богатый, значит, — неправильно поняла она.

— Дело не в этом. — Он говорил горячо и убежденно. — Живу один. У меня никого нет. То есть, есть товарищи, друзья, но они все в общежитии. Поживи у меня.

— Как это? — удивилась она. — На каких правах?

— Чисто человеческих, — просто ответил он.

— А потом? — засветилась она любопытством.

Студент стряхнул пепел, уклонившись от ответа.

— Не знаю. — Последовала продолжительная пауза. — Поживем, увидим.

Она рывком встала и прижалась лицом к его спине.

— И где ты был раньше, — вздохнула она, гладя его волосы, руку.

«Одна, совсем одна», — вспомнил он Маргариту Ивановну. Мысль о близкой кончине этой женщины будоражила его, беспокоила. С ее смертью осиротеет и эта молодая женщина, имеющая мужа и теряющая его. Как перенесет она этот новый удар судьбы, когда не станет свекрови, единственной в этом огромном городе моральной поддержки? Немного узнав ее прямую, озорную натуру, полную искренности и ребяческой шаловливости, он понял — тяжело.

— Чего молчишь? — не оборачиваясь, спросил он.

— А у нас осталось выпить?

— Есть немного.

— Тогда я вожусь с тобой, — пошутила она и села рядом. — Хочу выпить на брудершафт.

С секунду они смотрели друг на друга, затем слились в долгом поцелуе, томительном предвестнике любви.

— Подожди, — он вдруг резко отстранился и встал. — Пошли?

— Куда?

— Ко мне, ко мне. Собирайся. Белье, самое необходимое. И ко мне. А то мне очень тесно в этой комнате. Тесно и страшно.

Она удивленно хмыкнула, нерешительно встала и вышла из комнаты.

Через несколько минут они уже стояли на остановке и ждали троллейбуса. Одной рукой он держал полиэтиленовый пакет, в котором без труда поместилось нужное для смены белье, другой сжимал доверчивую ладошку не одинокой пока женщины.

Редкое дуновение утреннего ветерка приятно освежало лицо, сгоняя накопленную за ночь усталость и задремавшие чувства.

Подкатил чистенький, как это утро, троллейбус и, забрав их, довез до Смоленской площади. Там они вышли и, пройдя немного по Арбату, свернули на Веснина.

— Добро пожаловать, — весело сказал он, пропуская Таню в комнату. Она остановилась.

Маленькая уютная комнатка. Чистая и опрятная. На столе — груда книг и тетрадей. Она прошла к шифоньеру и встала перед зеркалом.

— Какая я страшная, — воскликнула она, всматриваясь.