— Проснётся в тебе когда-нибудь человек или нет.
— Причём здесь человек? Я её изнасиловал, соблазнил, бросил беременной или с ребёнком?
— Нет. Только прошёл мимо.
— Мимо? Всё мое преступление состоит в том, что в школе я не заметил какую-то безумную девицу?
— Почему безумную?
— Потому что всё, что я о ней знаю с твоих слов, говорит о психическом заболевании. Все нормальные люди очень скоро забывают школьные страсти и начинают жить по-настоящему.
— Я думаю, она как раз и живёт по-настоящему.
— Если бы все так жили, человечество давно бы вымерло.
— Если бы все так жили, наступил бы земной рай. Ей от тебя ничего не нужно, даже сейчас. Она никогда не порывалась написать тебе ни строчки — достаточно видеть тебя в новостях. И она счастлива.
— Если она счастлива, то и меня не в чем обвинить.
— Ты можешь остановиться хоть на минуту и понять простую вещь: человек посвятил тебе жизнь и ничего не взял взамен!
— Думаю, если ФСО узнаёт о её существовании, то возьмёт на учёт как одержимую. Почему я должен переживать по поводу чьего-то психического сдвига? Это проблема семьи.
— Я ведь не о юридической ответственности говорю, успокойся. И не о политическом осложнении — её невозможно использовать против тебя. Я говорю об отношениях между людьми, а ты влез на баррикаду, как революционер накануне героической гибели, и машешь оттуда флагом. Я ведь и знать её не знала, пока не заметила её взгляд. Я тогда ещё страшно удивилась — нашла же, о ком млеть.
— Ну, спасибо тебе.
— Да пожалуйста. Где ты видел девчонок старших классов, восхищённых своими одноклассниками? Им выпускников подавай, студентов и так далее.
— Знаете, я тоже что-то припоминаю, — сказала вдруг Елена Николаевна. — Честно говоря, за Верой я ничего не заметила, но вот её мать как-то принялась шутить по поводу сонетов своей дочери, посвящённых некому романтическому предмету. Но я тогда не попыталась ничего выяснить — девочка спокойная, характер совершенно не истеричный. Я подумала — с собой она точно ничего не сделает, так пусть помечтает о принце, пока молоденькая. Потом-то такие мечты дороже обходятся, если раннего опыта нет. Анечка, а вы с ней разве дружили? Я тоже ничего не замечала. Вот так на старости лет и обнаружишь собственную профнепригодость.
— Мы не дружили. Просто однажды я спросила, зачем она себя выдаёт пламенными взглядами, а она испугалась. Потом я ей пообещала никому не рассказывать до самой смерти, а она вдруг обрадовалась и стала говорить. По-моему, не меньше получаса расписывала твои привлекательные стороны, Игорь Петрович, а я слушала и поражалась.
— А лечиться ты ей тогда не посоветовала? Глядишь, и жизнь бы ей спасла.
— Нет, не посоветовала. Я заслушалась.
— Ты же меня в упор не замечала, и вдруг заслушалась рассказом помешанной обо мне?
— Представь себе. Все твои подвиги чуть не с первого класса вспомнила — я под конец даже ей позавидовала. Счастливая, думаю, прямо в роман Жорж Санд поселилась. Я бы тогда и сама не отказалась.
— И какие же подвиги она мне приписала?
— Откуда я помню? Ты от меня слишком много хочешь. Я ведь тебе жизнь не посвятила. Ерунду всякую приплела — то ты честно признался в разбитом окне, хотя очевидных улик не имелось, то в критический момент на каком-то уроке отдал ей лишний карандаш, когда у неё свой сломался.
— И ты ей позавидовала.
— Представь себе, позавидовала. Её жизнь стоила больше моей. Я оставалась ребёнком, она повзрослела. Тогда, разумеется, я не могла понять своих ощущений, осознание пришло позже.
— Тебе повезло, — царапнул Саранцев Корсунскую. — В таком телячьем возрасте могла бы заразиться от неё и в итоге тоже пустить свою жизнь под откос.
— Я не смогла. Я пыталась, очень хотела сравняться с Верой, но ничего не вышло. Стала присматриваться к парням из своего круга общения — то есть, вела себя как последняя дура. Довольно быстро догадалась, что самостоятельно назначить себе предмет не смогу, нужно ждать случайности.
— Долго ждала?
— Долго. Вышла замуж, родила детей, живу счастливо, хотя всякое случалось, но так и не дождалась.
— А твой муж об этом знает?
— Он хороший человек. Я хочу с ним состариться. О чём он должен знать?
— О Вере Кругловой и о твоём несбывшемся желании с ней сравняться.
— Мои желания не имеют ни малейшего отношения к моей семье. Я уже давно не хочу счастья себе одной — только нам всем. Детский эгоизм давно рассеялся в воздухе. Почему я вообще оказалась в центре нашего разговора?
— Так случилось. Спешу тебя порадовать — тебе повезло в жизни.
— Повезло. А вот ты себя обокрал.
— Я себя спас. Твоя Вера Круглова не могла стать ничьей женой, в том числе моей. Живые люди никогда не выдерживают соревнования с идеалом.
— Но ты же её не заметил, просто не заметил! И даже сейчас остался равнодушным.
— Конечно, остался. А чего ты хотела — чтобы я сейчас сорвался с места и помчался куда-то вдаль исправлять ошибки молодости? Это даже не ошибка молодости — так называют совсем другое. Это — вообще ничего.