Одиночество зверя (СИ)

— Разве кто-нибудь из её лидеров хотя бы раз осудил хоть одно действие или слово генерала?

— А разве генерал когда-нибудь осудил публично хоть один политический шаг Единой России как партии?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что они в равной степени не считают нужным демонстрировать публике процесс совместной выработки решений, но наше абсолютистское общество трактует их отношения как подчинение партии Покровскому, а не наоборот. Тебе не приходило в голову, что генерал действует по указке единороссов?

— Не приходило.

— Почему же?

— Потому что мы живём в России.

— То есть, в дикой диктаторской стране с угнетённым народом и развращённой бездарной элитой?

— Всё не так одномерно.

— Всё совсем не одномерно. Как, по-твоему, нужно стране для решения многих финансовых проблем, в числе прочего, и увеличение пенсионного возраста?

— Думаю, нужно.

— Почему же его не поднимают?

— Боятся социальных волнений.

— То есть, кровожадная коррумпированная власть, избалованная вседозволенностью, боится своего раболепного народа?

— Отечественная история очень доходчиво учит: всякому терпению приходит конец. Собственно, единороссы прямым текстом говорят о своём страхе цветной революции в России.

— И какие же ужасные меры подавления протестов у нас вступили в силу?

— Закон о борьбе с экстремизмом, например. Или ты не видишь в нём ничего предосудительного?

— Я бы хотел в ближайшем будущем увидеть его отмену.

— Не боишься революции?

— Считаю лучшим способом борьбы с экстремизмом сокращение злоупотреблений со стороны государства, улучшение качества законодательной базы и повышение эффективности экономической политики, которые все вместе способствуют повышению качества жизни подавляющего большинства населения.

— Это самый трудный способ. Гораздо проще выхватывать из толпы наиболее активных и способных повести за собой других, — чуть улыбнулась Корсунская, и Саранцеву почудилась в её глазах издёвка.

— Ты, всё же, должна признать — мирных протестующих, как правило, никто не хватает.

— Как правило. А сколько исключений из правил?

— Я не могу заменить собой разом суды всех инстанций по всей стране.

— С учётом особенностей нашей правоприменительной практики, ты давно должен был бы внятно и вслух подвергнуть этот закон критике.

— Что значит «подвергнуть критике»? Я президент и обязан соблюдать все законы — нравятся они мне или нет.

— Подвергнуть критике — не значит отказаться его выполнять. Понятие экстремизма до предела расплывчато, по желанию под него можно подтянуть любое проявление гражданского протеста. Если какой-то местный суд уже признал экстремистским лозунг «Долой самодержавие», куда же дальше?

— Я не имею право отменить закон, установленный парламентом. Конституционный суд тоже не поможет: в тексте речь идёт о санкциях за незаконные действия. Призывы к насилию и разжигание ненависти у нас действительно запрещены.

— Тогда зачем понадобился ещё один закон?

— У Покровского спроси.

— Ты и спроси! Я с ним за ужином не встречаюсь.

— Как ты себе представляешь наши взаимоотношения? Думаешь, мы лучшие друзья?

— Сомневаюсь. Но работаете, тем не менее, вместе. И уже давно. А ты до сих пор не можешь ему странные вопросы задавать?

— У нас официальные отношения.

— Вот ты официально у него и поинтересуйся. Вопрос ведь не бытовой, а очень даже политический. Я просто понять хочу: чего он так боится?

— Девяносто первого года он боится, чего же ещё.

— Но он же не бабушка с авоськой! Государственный деятель не должен руководствоваться страхами — так вся страна действительно в трубу вылетит. Испуг ведёт к насилию. Знаешь, дикие животные — кроме крокодила, кажется, — нападают на людей исключительно ради самозащиты.

— А крокодилы?

— А крокодилы на людей охотятся. Они слишком давно живут на земле, мы для них — голые и беззащитные новички, добыча. Медленно бегаем, ни клыков, ни когтей, ни дублёной шкуры. Они помнят времена, когда на наших предков охотились все хищники, но теперь все вымерли. Остались только мы и они, но они продолжают нами питаться.

— Ну, и к чему все твои аналогии между государственными деятелями и дикими хищниками?

— Да я всё о страхе. Страны начинают войны, когда боятся внешней угрозы. А внутри страны пугливые политики развязывают террор. Людей ведь так много — как узнать, кто из них чинит тебе козни?

— Ты думаешь, Покровский боится?

— Конечно. Все так думают. Если нет, зачем столько возни?

— Какой возни?

— Вокруг непарламентской оппозиции. Забыл бы о ней и не вспоминал вообще, а он не может.

— Конечно, не может — ему на каждой пресс-конференции напоминают. Ты идёшь на поводу у интеллигентского общественного мнения. Если премьер или президент — значит, всенепремнно, не спит ночами в поисках новых методов удушения свободы. И ещё — всеми возможными и невозможными способами выкачивает из народа жизненные соки и облегчает жизнь олигархам.