Одиночка

Настало время волков, три часа ночи. Ночь время шорохов. Вокруг Павла раздавалось много шорохов, они его и разбудили. Когда Павел пришел в себя, первое что он разглядел в темноте, светящееся изумрудно-зеленым «03-00» на дисплее электронных часов. Что он видел, пребывая вне времени, он напрочь забыл, хотя это было жизненно важно. Как он ни пытался, вспомнить ничего не мог, будто мокрой тряпкой стерли, написанное мелом на доске. Кто стер, он не знал, но, точно, стер. Павел чувствовал себя совершенно опустошенным, балансируя между безучастностью и отчаянием. Классическое проявление стресса, отстраненно констатировал он, истощение, как моральное, так и физическое.

Вдруг в дверь зазвонили тревожными длинными звонками. Идя по прихожей к входной двери, Павел боковым зрением заметил рядом с собой какое-то совершенно беззвучное движение. Страх зазубренной иглой уколол прямо в сердце! Резко повернувшись, он обмер от испуга, увидев свое отражение в зеркале. Он не узнал себя, до того страх изуродовал его, мелом побелевшее лицо. Волосы его были растрепаны, на лбу выступила испарина. Он смахнул зернистый пот со лба, и зеркало повторило его жест. И этот жест, как ни странно, оказался идентичным! Каким же ему быть?.. Он весь взмок, как мышь, рубашка прилипла к спине. Был ли он в этот миг достоин сожаления? Трудно сказать, но смешон, ‒ безусловно.

Павел подошел к двери и посмотрел в глазок, на лестничной площадке никого не было. Однако покалывание в кончиках пальцев предупреждало о близкой опасности. Не успел он сделать и трех шагов от двери, как снова раздался такой же настойчивый звонок. И в этот раз за дверью никого не оказалось. Когда же, не успев сделать и шага от двери, в нее стали гатить кулаком, Павел не удивился. Ринувшись к двери, он отомкнул замок и резко ее распахнул. На лестничной площадке никого не было! Павел отворил дверь настолько быстро, что ни одно живое существо не успело бы скрыться.

Павел вышел на площадку и осмотрел лестничные пролеты вверх и вниз, там тоже никого не было. Внезапно он почувствовал рядом с собой чье-то враждебное присутствие, кто-то притаился у него за спиной. Ему послышался какой-то едва уловимый звук, то ли шелест. Нет, это было легкое перемещение воздуха, он почувствовал его кожей, и тут же его обдало холодным сквозняком, будто кто-то невидимый прошмыгнул мимо него в открытую дверь его квартиры. От жути у него на голове зашевелились волосы.

Павел стоял перед дверью, оглушенный тишиной, той тишиной, от которой звенит в ушах. Ему было страшно войти в свой собственный дом. Воистину, нет на земле мест, которые можно считать безопасными. Он весь трепетал в паническом ожидании чего-то неслыханного, и невольно стал дышать ртом, что-то ему подсказывало, что так его дыхание не услышат! Все его чувства были обострены до крайности, в ушах звенело и ему казалось, что вот-вот он сам зазвенит перетянутой струной.

Он продолжал выжидать и весь превратился в слух, и обострившимся слухом слышал, как потрескивает в гостиной наборной паркет. Ценные образцы экзотических деревьев, из которых его в свое время скрупулезно составили, впервые стали реагировать на появившийся неизвестно откуда инфразвук. Эти улавливаемые даже бездушным деревом колебания, индуцировали ужас, который поднимаясь откуда-то снизу, холодными волнами растекался под кожей и горячей испариной прорывался наружу.

Всем своим существом он ощутил, что приближается миг, от которого будет зависеть жить ему или умереть. Пред ним открылась вся неприглядность положения, в которое он попал. События приняли необратимо нарастающий характер, как сход лавины, они разворачивались помимо его воли и, когда он перестал ими управлять, все потеряло прежний интерес. Он ощутил себя зажатым в клещах. Да нет! Не в клещах, а в когтях, чьей-то несоизмеримо более сильной воли. Водою в песок ушла его сила духа и вера в себя. Тупо ударила мысль в висок, что он один лишь раз на свете живет. Когда не знаешь, что делать, самое время остановиться и переждать, подумал Павел, холодея от страха. Это было совсем уж плохо. «А не приукрашиваю ли я?..» ‒ криво усмехнулся он, чувствуя себя последним жителем на земле.

Как долго Павел стоял и ждал, неизвестно. Пять минут, а может, пять лет? Когда стоишь вот так, почти не дыша, кажется, за минуту проходит год. Чего он ждал, слыша лишь частые удары своего сердца? Он пытался объяснить себе свою нерешительность тем, что надо собраться с силами или с мыслями… Но, он-то знал, что это неправда. В этом, сковавшем его, поработившем его страхе, было что-то первобытное. Вдруг он почувствовал, что у него ослабли ноги. А уж это, совсем ни к чему! Было бы хуже, да некуда. Быть может, он ждал каких-то признаков присутствия старика в своей квартире? Ждал и не дождался. Он донельзя остро ощутил себя всеми брошенным и одиноким.