Одиночка

Павел стал напряженно вглядываться, сосредоточив внимание на едва уловимых различиях в этих оттенках черного, и мгла постепенно сгустилась во мрак, и ему показалось, будто там шевелится сам воздух и в нем туманно угадывался чей-то призрачный силуэт, и… ‒ таки да, там что-то было! Присмотревшись, Павел разглядел старика, но обличье его было каким-то зыбким, с неотчетливыми очертаниями, словно он весь состоял из дыма. Что это?!

Трансмутация молекул воздуха в физический объект? Нет, вероятно, это мое ментальное восприятие того, что находилось где-то далеко, нечто на грани соприкосновения очевидного с непостижимым. Павел тряхнул головой, чтобы избавиться от видения, и оно исчезало, но легче от этого не стало. Запах разлагающегося трупа усилился.

У Павла перехватило дух, и сердце толчками забилось в груди, будто он опять бежал знакомым спуском вдогон за стариком. Но сейчас он чуял в себе неколебимую уверенность, его уже ничего не страшило, глаза его горели решимостью и волей. Старик должен исчезнуть в черной дыре мироздания, а если это невозможно, ‒ его следует нейтрализовать, как отраву!

Эта мысль стала для Павла внезапным озарением, путеводной звездой в кромешной тьме. До его сознания дошло, что надо делать, хотя ему казалось, что он всегда это знал. Он метнулся к буфету и схватил знакомый пузырек китайского фарфора. На пол упала полоска египетского папируса, готовая ко всему… Продавший ее чернокнижник-араб, уверял, что она из усыпальницы фараона.

Внезапно Павел совершенно четко увидел перед собой старика. Без сомнения, это был он. Содрогаясь внутренней дрожью, Павел не сводил с него глаз. Старик тоже, не отрываясь, смотрел на Павла. Даже в сумерках Павел чувствовал силу нацеленного на него взгляда. В глазах старика плясало черное полымя уверенности, совсем нежелательное в противнике. Старик медленно сложил перед собой руки, ладонь к ладони, как при молитве. Затем постепенно, мало-помалу, стараясь привлечь к своим ладоням внимание Павла, развел их в стороны, будто показывал ему длину какого-то предмета.

Не зная, за какой рукой следить, Павел заметался глазами от одной ладони к другой. Растерявшись, он посмотрел на старика, но тот исчез! Павел в смятении оглядывался по сторонам, но нигде его не видел. Дезориентация, главный принцип примитивной магии. Павел скорее почувствовал, нежели заметил, какое-то едва уловимое движение, и в пугающей близости от себя увидел подкрадывающегося старика, с тянущимися к его горлу невероятно длинными острыми пальцами.

– Я у тебя живого буду отдирать мясо от костей, а твой сырой скелет подвешу за ногу на Крещатике в назидание другим, – медлительно проговорил старик, почти любя. Хоть он и казался каким-то эфемерным, из его рта исходил запах гнили, скопившейся внутри.

Непринужденность, с которой старик перешел с ним на «ты», поразила Павла больше, чем его угроза. И он понял, что никогда еще не был так близко к смерти, как сейчас. Неужели вся его прошлая жизнь свелась к этой минуте? Неимоверным усилием воли он мобилизовал все свои силы, ощутив прилив необоримо лучистой энергии. Надо взять над ним психологический верх, нельзя дать ему себя переглядеть, нельзя опускать глаза! Абстрагировавшись от всего, он всецело весь обратился в несокрушимую волю, зрачки его сузились, а глаза устремились вперед и стали неподвижными и вместе с тем необычайно живыми.

Павел посмотрел старику прямо в глаза, и больше не отводил взгляд, жилы на его висках налились и бились сильно и часто. Неожиданно у Павла в мозгу произошло что-то наподобие короткого замыкания, какой-то провал во времени. В какой-то миг, обретя чувство реальности, он увидел, вернее, осознал, что они стоят друг против друга, выкрикивая заклинания на непонятных Павлу языках. Он знал, что в тщательно выговариваемых ими рычащих и шипящих, клокочущих словах на древне-арамейском, санскрите и цыганском заключена страшная магическая сила, хотя и не успевал вникать в их смысл.

Старик стал издавать какие-то бессловесные гортанные звуки похожие на завывания, лишенные смысла и ритма. Жилы на шее у него напряглись, как перекрученные канаты. Вдруг они оба, как по команде, наперебой стали призывать вождей падших ангелов: Амацарак, Баркаял, Азазел! Акибиил, Тамиил, Асарадел! Но, ни один из них не отважился призвать Люцифера, ‒ сына Зари. На лбу у Павла вздулась, наполненная кровью, раздвоенная синяя вена, перечеркнув его лоб сверху вниз пополам. В руке он сжимал, как символ последней надежды, китайский пузырек. Впав в состояние транса, он и сам стал частью этого пузырька, в своем порыве слившись с ним воедино.

Напряжение возрастало до бесконечности и, казалось, ему не будет предела. У Павла возникло невыносимо гнетущее ощущение, что все вокруг превращается в необозримо безмерный знак бесконечности. Он достиг той степени границы напряженности, что уже ничего не ощущал, не замечая, как тают его последние силы.