Одиночка

– Дальше справитесь? – спросил он у молодой женщины. Та кивнула, взяла бритву и твердой рукой провела лезвием от виска до затылка. След – ровная дорожка с остатками белой пены по краям – на несколько секунд замер в одном месте, чтобы почти сразу появиться в другом.

и так – один за другим

Саша оглянулась.

С одной стороны стояла кривая, но устойчивая металлическая полка с детскими горшками и рыже-коричневыми, вареными клизмами. С другой – раковины и уголок со швабрами и тряпками. Название этой комнаты она не знала. Сегодня вечером здесь готовили детские головы к операциям.

– Как зовут мальчика?

Саша вздрогнула – не ожидала, что с девочкой закончат так быстро. Ответила.

– Ну-ну, не кричи, не бойся, сейчас отпущу. Мама, снимите шапочку, – попросил медбрат.

Саша подложила под голову младенца простынку, и процедура повторилась в ускоренном виде: пена, несколько ловких движений, и небольшая нужная зона освобождена от жидких волос.

Вот и все.

Мама безволосой красавицы тоже закончила, смыла в раковину щетинистую стружку. Она не плакала, а делала то, что должна была делать, подпевая персонажу из популярного детского мультфильма. Саша уже укутала ребенка и хотела уйти, как молодая женщина подняла голову. Ее глаза молча и горько говорили. Проникали в душу. Были самим смыслом, самим страданием.

И Саша их понимала.

* * *

– В восемь?

– В восемь.

– И не кормить.

– Не кормить.

Инна уезжала утром. Они сидели перед ночным чаем и перешептывались, чтобы не разбудить Машеньку.

– А Катю ты видела?

– Все такая же.

Саша закрыла лицо руками. Пусто было и оттого, что Инну выписывают, и оттого, что завтра ждет неизвестность. Но ее пустота не могла сравниться с пустотой Кати, которая с того самого дня почти ни с кем не разговаривала и на все вопросы отвечала улыбкой и фразой «все будет хорошо».

Экран телефона загорелся.

– Это Женя, – объяснила Инна. Она быстро напечатала несколько предложений.

– Не тяжело с кем-то постоянно жить? – вырвалось у Саши. Она хотела сменить тему.

– По-разному. И тяжело тоже. Десять лет вместе как-никак. Любовь любовью, но ты сама понимаешь.

– Вы молодцы.

– Нет, – подняла глаза Инна. – Мы живем как можем. Вот, знаешь, говорят, что отношения – это работа. А я думаю, что отношения – это умение договориться. И хороший секс. Или умение договориться, где взять хороший секс.

Саша хмыкнула. Секс – любой хоть какой-то ей давно неоткуда было взять. Куда уж тут?

– А чем занимается твой муж?

– Мы вместе занимаемся. Когда только познакомились, он был хорошим снабженцем, я неплохим организатором, а тогда руководила отделом продаж в гособоронке. Подвернулась возможность, создали компанию, поставляем на производства редкие детали. Вот потихоньку раскрутились, купили дом.

– Вы еще и работаете вместе!

– Да, – усмехнулась Инна, – мы вместе большую часть осознанной жизни. Женя – сложный человек и мало кому сразу нравится, но он хороший.

– И можно любить так же, как много лет назад?

– Можно любить еще сильнее. Просто по-другому. Женя – мой лучший друг и самый близкий человек. Сначала нас сплотили общие ценности и свободолюбие, потом общие достижения в бизнесе, а после Машутки – общие трудности. Сейчас мы неразрывны. Правда, я еще не поняла, хорошо это или плохо.

– Вы нашли друг друга, создали семью. Это очень здорово.

Рыжая красавица пристально посмотрела на Сашу, хотела что-то спросить, но передумала.

Они замолчали, отвлекаясь на остывающий чай.

На экране телефона высветилось время: 00:00. Скоро ребенок проснется, запросит грудь – врачи уже неделю как разрешили кормить самой, а не из бутылочки, – но так и не получит долгожданное молоко. Нельзя.

– Боишься? – повернулась к ней Инна.

– Не знаю.

– Нужно, чтобы кто-нибудь побыл рядом. Хочешь, мы задержимся? Палату надо освободить, но мы посидим в коридоре или выйдем все на улицу, Женя заберет Машутку, а мы прогуляемся.

Саша замотала головой: нет, это будет странно.

– Все будет хорошо, – сказала она.

И почти всю ночь не спала – качала маленькое голодное тело в одеяльце. И от усталости уже не помнила себя.

Время играло с ней. Хохотало. Юлило. Менялось: то сужалось, то расширялось, то замедлялось, то ускоряло свой ход. Естественно, это была лишь иллюзия, относительность, время без времени. Она знала еще с дошкольного возраста, что минута отсчитывается шестьюдесятью секундами, час – шестьюдесятью минутами. А сейчас все, что от нее требовалось, чтобы не сойти с ума, – это наблюдать за стрелками, про себя вести счет это не возбраняется но не задумываться о том, что будет на следующий день.

Меньше чем через пять, четыре, три часа начнется операция.

куда себя деть?

* * *

С шести утра она сидела на диване у поста медсестры. Не боялась, будто отупела. Мирно наблюдала, как подходит время, приходят люди, некоторые понимающе ей кивают. Разговаривать, конечно же, не хотелось. И не моглось.