Одиночка

Всхлипнула. Подставила руки под ледяную воду, и сердце – вместе с обжигающей болью – потихоньку успокаивалось. К черту! Пора кормить. Чай можно пить параллельно. Расписание, установленное в больнице, нарушать не хотелось.

Саша поставила кружку на стол, достала мягкое, будто лишенное всех косточек, тело ребенка, залезла в угол на диван. Приладила его на коленях, поддерживая слабую шейку, направила сосок в ищущий рот. Боже, только не это. Вдруг опять регресс, и он забыл, как сосать? В больнице, когда ей только разрешили кормить грудью, откат был уже два раза, и врач, который «ничего гарантировать, конечно, не мог», уверял, что на этих лекарствах состояние должно улучшиться.

– Ну давай, давай… – пихала она сосок в ребенка ребенка в сосок

Еще раз. И еще. Есть! Пружина раздражения немного поддалась, и Саша чуть выдохнула от облегчения. Большими глотками заливала в себя чай, руки уже почти не держали, дрожали. Дрожали. Она опустила голову. Вот и вся ее неприпудренная реальность, за этим клеенчатым столом, в скрюченном положении, с ребенком на руках…

– А-а-а!

Он зажал сосок, деснами зажал ее сосок. Саша так быстро вскочила, что ударилась коленками о стол. Резко оторвала малыша от себя и понесла в спальню. Хватит. Пусть это мелкое чудовище полежит в кроватке.

Он заплакал, закричал, и вроде как надо было покачать, успокоить, но внутри лопнуло что-то сдерживающее, понимающее. Человеческое. Вышло то черное, тугое.

Вдавила ногти в кожу головы. Больно? Больно. Вот и хорошо. Вот и пусть больно. А вот еще, а вот еще, а вот. Саша дернула, со всей силы дернула на себе футболку, закрутила в кулак, пыталась ее разорвать, пыталась сделать себе еще больнее, вдавить живот, вдавить грудь, пережать кровотоки, артерии, перекрыть доступ к кислороду.

Почувствовала – что-то упало. Сама тоже упала – на полу блестящей порванной змейкой лежала мамина цепочка. Накрыла ее ладонью.

мама, мама, как много мне еще хотелось, как о многом мечталось – сделать ремонт, пойти на повышение, купить машину, переехать поближе к центру, научиться играть на гитаре, неделю бродить одной по Парижу

а что теперь?

что?

Стало так глупо, что почти весело. Она начала хлопать себя по щекам, чтобы не допустить, чтобы не засмеяться, боялась, что перейдет эту грань и уже не вернется, уже себя не остановит. Она била себя по щекам, по бокам, по животу. Но унять не получилось.

И встал перед ней сам черный смех.

два

(больница, третья неделя после родов)

Старушка любила яблочную пастилу. И свою четырехлетнюю внучку. Никто не говорил, что нужно выбирать.

Она, сухопарая, собранная, аккуратно зачесывала назад негустые, красиво поседевшие волосы. Держала тумбочку, свои не– и внучкины многочисленные вещи в идеальном порядке. Тщательно убирала остатки еды, так, что лишние запахи не наполняли палату. Точно придерживалась собственного расписания: подъем в шесть утра, гигиена, завтрак, занятия, обед, прогулка, ужин, свободное время, сон. Она почти никогда не ходила в туалет ночью и не скрипела протяжно дверьми.

Она стала Саше идеальной соседкой.

Время для отдыха у нее оставалось лишь вечером, когда внучке – худенькой девочке, миловидно щурившей один глаз и слегка похрамывающей, – разрешалось смотреть мультфильмы на планшете. Тогда Кира Степановна выкладывала на тумбочку сласти: пастилу, зефир, грецкие орехи; заваривала травяной чай и раскрывала книгу на нужном месте. И медленно, с кротким наслаждением, брала в руки яблочное лакомство, скручивала его в пальцах, чуть сдавливала и аккуратно откусывала.

В первый же день пребывания пожилая женщина предложила Саше сходить до магазина, пока она посмотрит за детьми.

– Проветришься, купишь еды, да и мне кое-что захватишь, – соблазняла она.

Конечно, удобнее было бы заказать доставку. Но возможность выйти на свежий июньский воздух сначала смутила, а потом раззадорила Сашу. Полчаса в одиночестве. Тридцать долгих минут в привычном мире. Одна тысяча восемьсот секунд на воле – выбирая, покупая, оплачивая. То, что нужно!

Она принесла немного еды себе: земляничный чай в пирамидках, злаковые батончики, творожки, лапшу быстрого приготовления, бриоши с шоколадом – и сладости по заказу Киры Степановны. Поблагодарила, что старушка присмотрела за ребенком, отказалась от чая и легла к зеленой стене, сославшись на «дикую затылочно-височную головную боль».

Саша пыталась совладать с запоздало затрясшимися руками. Со скрученным в очередной раз сердцем. Поймала себя на мысли.

Там…