Одиночка (СИ)

Проигнорировав вопрос, он подходит ко мне вплотную. На это требуется лишь доля секунды — настолько здесь мало места. Бешеное биение сердца, сотрясающее грудную клетку, достигает пика и отдается в висках. Меня окутывает запах. Он — как песня из юности: можно не вспоминать о ней годами, но, заслышав случайно, пропеть каждую строчку. Адиль пахнет так же, как много лет назад: немного сигаретами и много — собой. Когда-то я обожала его нюхать. Ткнуться в изгиб шеи и украдкой глотать набегающую слюну — так отзывался во мне его запах. Даже табак. Ненавистный запах табака не раздражал. И сейчас почему-то не раздражает.

— Ты оглох? — выходит уже шепотом.

Потому что от собственного бессилия становится страшно. Музыка за стеной орет так громко, что никто меня не услышит. Улыбчивый Вадик об этом позаботился.

От участившегося дыхания пересыхает во рту, и шея будто деревенеет. Я не могу набраться смелости, чтобы смотреть Адилю в глаза. Его тело почти касается моего, а я разглядываю рисунок на его толстовке.

Издав странный по глубине вздох, он заводит руку мне за спину и, сжав бедро, толкает к себе. Я не успеваю выставить руки, поэтому губы утыкаются ему в грудь. Да, я всепонимала с той секунды, как увидела Адиля в дверном просвете, но шок отчего-то продолжает нарастать. Сбившееся дыхание касается моего виска, ладонь бесцеремонно двигается вверх по ткани колготок, захватывая подол платья.

Из горла вырывается звук протеста, жалкий, дребезжащий. Совсем не такой, каким должен быть. Этот ублюдок бросил меня семь лет назад, а теперь как ни в чем не бывало вломился за мной в туалет на празднике моего друга! На празднике, куда я пришла со своим парнем, который носит меня на руках.

Упираюсь локтем Адилю в грудь, ногтями впиваюсь в его руку, которая достигла ягодицы. Моя цель — вены. Я хочу вспороть их, чтобы навсегда лишить Адиля иллюзий, что он может вести себя со мной как с дешевой проституткой.

— Ты кем себя вообразил? — Меня лихорадит от нарастающей ярости, а ядовитые слова сыплются трескуче. — Правильно про тебя говорят… Самый настоящий отморозок… Такие не меняются… Псих неуравновешенный… Ты ведь понятия не имеешь о нормальности… Только животные ведут себя так… Лучше бы ты никогда не возвращался.

Когда загнали в угол, психика безошибочно определяет самую насущную потребность. Моя — преступна. Если быэто было под силу, в эту самую минуту я бы хотела убить Адиля. Потому что смеет подойти ко мне после всего… Не сказав и слова в свое оправдание. Потому что даже сейчас на каждое мое оскорбление продолжает молчать, будто ему все равно.

— Еще сильнее опустился… Обыкновенный уголовник…

Новые обвинения застывают в горле, не получив выхода. Потому что в этот момент рука Адиля дергает резинку моих колготок вместе с бельем, по-варварски сдирая их с бедер, а его шершавый подбородок больно затыкает мне рот.

Губы жалит пряный, чуть горьковатый вкус его кожи, который через мгновение меняется на горячий, влажный, с запахом сигарет и цитруса. Мои пальцы, которые все это время пытались пустить ему кровь, внезапно расслабляются. Вообще все тело обмякает от осознания, что это происходит. Что все настолько знакомо, хотя прошло много времени. Кажется, будто было вчера. Так много его вкуса во рту, и эти ощущения… Так Адиль целовал меня после каждой ссоры. Никакой нежности. Завоевание, агрессия, желание подчинить, секс, страсть, сумасшествие….

Зажмурившись, упираюсь ему в грудь с удвоенной силой. Оттолкнуть и уйти. Я же не сумасшедшая, как он… Я гораздо лучше. И у меня есть Дима. Дима, который стоит где-то там на улице с Робертом… Курит свои раздражающие сигариллы, треплется об акустике. Который, вполне возможно, уже вернулся за стол и ищет меня.

Семь лет назад у меня не было ни единого шанса, когда Адиль целовал. Тонкая ниточка, отделяющая меня нынешнюю от дурочки из прошлого, рвется, лишая этого шанса и сейчас. Просто я не была готова… Адиль застал врасплох… Я не была готова, что он так пахнет и что от каждого его варварского прикосновения тело будетвспыхивать настолько ярко, что темнеет рассудок.

— Ненавижу тебя, ублюдок… — зло хриплю я, загоняя свою многолетнюю обиду Адилю в горло.

Это все его запах, море воспоминаний, сокрушительной волной топящих меня, и наша не поставленная точка. Как же обидно, что я такая… Ничуть не сильнее и не умнее, чем раньше. Но об этом я подумаю позже… Хотя бы через минуту.

Руки взметаются вверх, чтобы сжать его плечи… Они шире, чем я помню, и, кажется, стали тверже… Язык толкается ему навстречу, слизывая апельсиново-сигаретный запах, который ничуть не раздражает. Протест ярко вспыхивает и гаснет, когда внутрь меня проталкиваются пальцы. Всего минута, чтобы не думать о том, почему мое тело встречает Адиля с такой готовностью.