Одиночка (СИ)

— Я вызову такси. — С жадностью смотрю на стол, где остался лежать телефон. — Извинишься перед всеми, ладно? Нет сил объяснять…

— Ты отравилась, что ли? — Дима с сомнением заглядывает мне в глаза.

— Это шампанское, похоже… Три бокала. Видимо, реакция такая.

Дальше все происходит стремительно. Я забираю сумку, набрасываю на плечи пиджак. Такси вызывает Дима. Он настоял, а у меня не было сил спорить. На вопросительный взгляд Ксюши отвечаю одними губами: «Потом». Всё потом. Завтра.

Поездка до дома мамы проходит как в тумане. Всю дорогу таращусь в окно, не в силах зафиксировать ни одной связной мысли. Наверное, это инстинкт самосохранения лишил меня возможности думать. Увы, ненадолго.

Свет в спальне Олега и мамы не горит: время приблизилось к полуночи, а они привыкли засыпать до одиннадцати. Практикуют здоровый сон. Сбросив туфли, я сразу прошмыгиваю в свою комнату и валюсь на кровать. Завтра, обо всем подумаю завтра. А сегодня мне нужно просто уснуть.

Звук телефонного сообщения, раздавшийся в гробовой тишине, заставляет вздрогнуть и поджать колени.

Дима.

«Ты доехала?»

Зажмурившись, сдавливаю переносицу. Я не заслужила его беспокойства.

«Да. Уже легла».

«У мамы?»

«У мамы. Я же сказала».

«Ладно, понял. Надеюсь, утром тебе станет лучше. Просто Адиль тоже уехал, и мне мысли дебильные в голову полезли. Люблю тебя. Спокойной ночи».

* * *

— А Олег мне говорит: Даша ночью приехала. — С улыбкой глядя на меня вполоборота, мама вытаскивает чашку американо из отсека кофемашины и демонстрирует мне. — Будешь? Доброе утро, кстати.

Я выжимаю из себя ответную улыбку и, забрав чашку, сажусь за стол. Там, на изящном фарфоровом блюде, уже лежат бутерброды с икрой, рядом в не менее изящной вазочке поблескивает домашний клубничный джем, а в сотейнике, накрытом крышкой, томится утренняя сливочная овсянка. В любой другой день я бы схватила ломоть свежеиспеченного, еще теплого хлеба, щедро намазала его деревенским маслом, которое Олег заказывает у знакомого фермера, и упивалась каждым мгновением этого утра в любимом доме. Сейчас же, съежившись, прикипаю к стулу. Сегодня даже солнце светит вхолостую, вызывая желание задернуть шторы. Чуда не произошло: за ночь мне не посчастливилось потерять память, как и после пробуждения не удалось обнаружить, что случившееся в туалете было сном. Я занималась сексом с Адилем и изменила Диме.

— А Олег где? — спрашиваю, глядя, как передо мной опускается молочник с подогретыми сливками.

— Дела у него какие-то в городе, — беззаботно откликается мама, присаживаясь напротив. — В обед вернется. А ты почему не предупредила, что приедешь? Я бы твой любимый омлет с козьим сыром приготовила и блинчики сделала.

Раздвинуть губы в еще одной улыбке стоит мне чудовищных усилий.

— Тут и так всего полно. Я не планировала приезжать… Просто так получилось.

— Вы же на дне рождения у Сени были, да? Ксюша фотографию в инстаграм выложила. Такие красотки. Платье мне твое очень понравилось. Это которое ты в том интернет-магазине заказывала? Прямо как по тебе шили… Покажешь потом. Может быть, я тоже там что-то себе подыщу.

— У меня был секс с Адилем, — выпаливаю я, глядя поверх маминого плеча.

Над столом повисает тишина. Даже тяжеловесные винтажные часы, привезенные мамой из Франции, кажется, перестают тикать. Собравшись с духом, я заставляю себя посмотреть на нее. Не знаю, правильно ли сделала, что призналась. Просто не могу носить это в себе. Хочется хотя бы ненадолго обмануться тем, что от признания станет легче. Потому что даже в то недолгое время, что разум и совесть бодрствуют, жить стало невыносимо.

— А Дима как же? — с запинкой переспрашивает мама.

Мои слова произвели на нее впечатление: она выглядит сбитой с толку и растерянной.

— Дима ничего не знает.

— Но… Ты теперь снова с… — Мама морщится и, кажется, сама этого не замечает. — С Адилем?

Не найдя сил на саркастичную усмешку, я мотаю головой. На сегодняшний день лимит фальшивого веселья иссяк.

— Нет, мы не вместе и никогда не будем. Ты всегда была права. Он меня не стоит.

— Даш… — голос мамы становится озабоченным. — Он тебя… обидел?

Все-таки от признания действительно стало легче. Вернее, от маминой на него реакции. Она не смотрит на меня как на чудовище, не прикладывает пальцы ко рту в ужасе, спрашивая, как я смогла изменить Диме, не причитает. Ее вообще другое интересует: не обидел ли меня Адиль.

Наверное, поэтому в уголках глаз собираются первые слезы. Нервы, превратившиеся в камень, впервые обмякли.

— Смотря, что подразумевать под словом «обида», — говорю я шепотом и с шумом втягиваю воздух в надежде задавить им подступающие эмоции. — Хлопнуть дверью после близости — это, по-твоему, обидно?

Лицо мамы кривится в сочувствии.

— Дашуль, ну вот как так, а? Ты же такая умница у меня… Всё сама видишь и знаешь… Не достоин он тебя. Разве нужны были новые доказательства?