— Он не может ориентироваться, — сказал он. — Но суть не в этом. До Кенигсберга вы его довезете, но ведь он висит над целью не меньше пяти минут. Я видел его в деле. Он подумал.
— Если бы с вами полетел я, мы вернулись бы.
Добруш кивнул.
— Я знаю, что вы хороший штурман. Назаров поднялся,
— Я готов.
11
— Командир, прошли Мемельскую косу, — говорит штурман. — Разворот влево. Курс девяносто три.
— Понял. Девяносто три.
Машина круто кренится. Впереди показываются редкие огоньки. Пилот выравнивает машину.
— Взял девяносто три.
Он склоняет голову и смотрит вниз. Потом снова выпрямляется и застывает. Внизу — серая пелена.
— Командир, до Цели — пять минут.
— Понял. Стрелок, вы слышали? Осталось пять минут.
— Слышу, командир.
— Как у вас дела?
— Нормально, командир.
Впереди — луна. Луна-это совсем плохо, потому что им сейчас нужна хотя бы слабенькая облачность. Хоть самая маленькая…
Небо совершенно чистое. До звезд можно дотянуться рукой.
— Ладно. Следите за воздухом.
…В штабе капитану Добрушу сообщили время и место встречи с группой, идущей на Кенигсберг.
Самолет взлетел с аэродрома и пришел в назначенную точку секунда в секунду. Но группы в воздухе не оказалось. Пилот сделал круг в надежде, что вылет несколько задержался. Самолетов по-прежнему не было.
— Стрелок, передайте на командный пункт: "Встреча не состоялась. Прошу указаний". Пилот сделал еще круг. Потом еще. Только через восемь минут была получена ответная радиограмма. Она состояла из двух слов: "Выполняйте задание ".
Пилот развернул машину на курс. Что могло помешать группе прийти к месту встречи?
Неожиданный налет вражеской авиации? Или еще что-нибудь?
Ни пилот, ни штурман, ни стрелок этого но знали. Эта они выяснят только после возвращения. Если смогут вернуться.
Как бы там ни было, они остались в воздухе одни. И теперь могли рассчитывать только на себя.
12
Штурман щелкает движком навигационной линейки и сует ее за отворот унта. Потом сбрасывает с колен планшет с прикрепленным к нему ветрочетом. Больше они ему не нужны. Четкими, точно рассчитанными движениями ой устанавливает на прицеле угол сноса, уточняет высоту бомбометания и путевую скорость.
Он окидывает свое хозяйство внимательным взглядом, убеждаясь, что сделал все необходимое точно и пунктуально. Когда-то, в те далекие времена, когда еще не было войны, курсанты, которых он обучал, за глаза называли его педантом. Он знал об этом. И делал все возможное, чтобы и они стали педантами.
Потому что в авиации долго живут лишь педанты. Те, которые полагаются не на удачу, случай илы везенье, а только на уверенность, что ничего не забыли, все рассчитали и сделали как следует. Сделали так, как делает хорошо отлаженная машина. Теперь он смотрит на приближающийся город.
— Командир, подходим к цели. Как будем производить бомбометание — серией или залпом? Я рекомендовал бы залп.
— Вы уверены, что попадете, штурман?
— Да.
— Хорошо. Залп.
Штурман переводит тумблер на сбрасывателе бомб на залп и застывает. Его аскетическое лицо, обтянутое шлемофоном, становится еще суше и строже. Он включился в цепь, и теперь он — часть машины. Часть, которая должна сработать так же точно, четко, быстро, как замки держателей или створки бомболюков. Он сдвигает пальцы на щитке.
— Командир, открываю люки.
— Понял. Снизу доносится глухой удар — раскрываются створки.
Все вокруг спокойно, тихо, мирно. Мерцают звезды. Гул моторов — ровный, басовитый, домашний. Ну стоит ли тем, внизу, стоящим у зенитных и пулеметных стволов, обращать внимание на далекий и безобидный гул шмеля?
Штурман знает: внизу, в нескольких сотнях, а может, и десятках метров от самолета висят аэростаты заграждения. Малейший просчет, и самолет врежется в черную громадину.
Он знает: внизу наготове сотни прожекторных установок, которые в любую секунду могут ударить по машине слепящим молочно-белым светом.
А вслед за светом вспорют небо сверкающие лезвия сотен и тысяч комет. Комет с железными ядрами, которые взрываются по курсу и вспарывают обшивку самолета, словно бумагу.
Но это еще ничего. А вот когда такая комета угодит в бомбовый отсек…
Об истребителях и говорить не приходится. "Нас не обнаружат, — думает штурман. — Им не до нас". "Ты должен попасть в цель во что бы то ни стало. Ты должен найти цель и уничтожить ее, — обращается к себе штурман. — Все остальное для тебя не существует".
"Скверно, что я не знаю, на какой высоте у них аэростаты заграждения, думает пилот, напряженно всматриваясь в небо. — Сколько я могу терять на выходе из огня? Хорошо бы у меня была в запасе хоть тысяча метров. Тысяча метров — вот что мне нужно. Но раз я этого не знаю, придется вертеться на двухстах. Двести-то у меня наверняка есть".
"Как там штурман? Точно ли выведет на цель?" "Я хотел бы иметь на борту груза не девятьсот килограммов, а девятьсот тонн. Я хотел бы превратить этот город в то, во что они превратили Минск. Во что они превратили Смоленск. И сотни других городов…"