Одиночный полёт

Война сломала семейную идиллию Грабаря, и он боялся, что навсегда. Это могло выясниться в ближайшее время — фронт подходил к Витебску. Уж лучше бы оставаться в неведении и надеяться, чем узнать, что они погибли.

Из-за всего этого капитан стал угрюмым и раздражительным, малейший пустяк выводил его из себя.

— Что это вы вчера разглагольствовали о неумении немцев воевать? — хмуро спросил он Тесленко.

Сержант покраснел и заторопился с лямками парашюта.

— Да… так… — пробормотал он.

— Впредь поменьше болтайте о том, чего не знаете. — Капитан помолчал, поправляя парашют. — Сержант

Тесленко! В полете не отрываться, не предпринимать самостоятельных действий, следить за воздухом! Тесленко широко улыбнулся и кивнул.

— Смир-рна!

Тесленко вытянулся. Лямка отскочила, качнулась и повисла вдоль тела.

Глядя прямо в голубые, наивные глаза сержанта, Грабарь раздельно произнес:

— Никаких глупых выходок я не потерплю. Одного раза с меня вполне достаточно. Вы должны держаться за мой хвост, как… как за соску, и следить за задней полусферой.

Он взглянул на сержанта, у которого от обиды дрожали губы, и поморщился. "Надо бы с мальчишкой помягче, — подумал он. — Надо бы просто объяснить, что незачем ему в свои восемнадцать лет лезть на рожон, пока не побывает в нескольких боях и не станет опытнее".

Он хотел сказать что-нибудь ободряющее, но ничего не придумал, махнул рукой и коротко бросил:

— В машину!

На аэродроме было пустынно. Самолеты стояли на опушке возле начавших желтеть берез. Между ними неторопливо ползали бензозаправщики да сновало несколько механиков в синих комбинезонах.

В воздухе послышался гул моторов, и над аэродромом прошла "рама" немецкий двухфюзеляжный разведывательный самолет. Он уже второй день подряд утюжил небо, и его надо было сбить. Задание легкое, поэтому-то капитан и брал с собой Тесленко.

Он сел в машину, застегнул шлемофон и закрыл фонарь.

— "Шестой", я — "Береза", как слышите?

— Отлично! — отозвался сержант. В его голосе снова звучала радость парнишка не умел долго обижаться.

— Взлет!

Истребители взмыли в воздух.

Далеко впереди в белесом осеннем небе черненьким паучком плясала "рама".

— Следите за мной, — приказал капитан. — Заходим под солнце.

— На "раму"?!

— На "раму" и на любую другую машину, — раздраженно подтвердил капитан, уловив в голосе сержанта насмешку.

"Вот из-за этого они и гибнут, — подумал он — Молокососы". Он не желал пренебрегать ни малейшим шансом. Он выбрал бы самое безопасное направление атаки, даже если бы перед ним был безоружный транспорт. Сержанту хотелось атаковать противника эффектно, красиво. Но война — дело слишком некрасивое, чтобы заботиться об эффектах. Здесь должен быть единственный эффект — победа.

Машины развернулись и с каждым мгновением вес ближе подходили к "раме".

— Цельтесь по моторам, — приказал капитан. И через секунду: — Огонь!

От истребителя Тесленко протянулись две пушистые трассы и мягко коснулись самолета противника.

"Рама" клюнула, из нее вырвалось облачко дыма. Затем самолет начал падать, оставляя в небе клубящийся бурый шлейф.

Все произошло спокойно и удручающе буднично. Не потребовалось делать ни ошеломляющих заходов, ни атак на вертикали, ни мертвых петель.

— Ну, это не противник, — разочарованно сказал Тесленко, провожая взглядом беспорядочно падающий самолет.

— Ошибаетесь, — холодно возразил голос капитана. — При других обстоятельствах вы могли получить хороший заряд свинца.

Тесленко хотел было что-то возразить, но внезапно взгляд его зацепился за несколько серебристых точек, показавшихся далеко на горизонте.

— Товарищ капитан… слева по курсу — самолеты! — крикнул он.

— Вижу. Это "мессершмитты". Приготовиться к атаке!

2

Сержант Тесленко представлял войну по книгам да по рассказам людей, в силу различных причин находившихся далеко от фронта, а это в любом случае недостаточные источники информации. Недельное пребывание в полку ему тоже дало немного. В серьезных боях он пока не участвовал. Настоящей войны, с ее кровью, беспощадностью и жестокостью, он не видел. Если летчик не возвращался с задания, то он просто но возвращался. Если вспыхивал самолет в воздухе, то горела машина, а не человек. Сгоревшие и убитые не возвращались, раненые редко. Поэтому и бой представлялся Тесленко скорее своего рода состязанием, где надо было показать свою ловкость и смелость. И, конечно, прославиться.

О том, что и он может погибнуть, у него даже мысли не возникало. Как и всякому восемнадцатилетнему, смерть ему казалась чем-то таким, что к нему самому не имеет никакого отношения.

Он скорее всего и погиб бы в первых же вылетах, если бы Грабарь позволил ему делать что хотелось.

Командир эскадрильи капитан Грабарь сержанту Тесленко не понравился с первой же встречи. Не понравилось его лицо, жесткое и асимметричное, не понравились бесцветные, или, как их называют, стальные глаза и мешки под ними, резкий, скрипучий голос с сильным белорусским акцентом, его обращение ко всем на "вы", грузная фигура. Даже то, что капитану было под сорок, не нравилось.