Плазменный жгут исчезает за пару дюймов до цели. Рука еще движется, но оружия в ней уже нет. Только блестящая рукоять, ещё создающая поле, но уже не способная причинить вред противнику. «Рабочая смесь – ноль», – сигнализирует неожиданно появившаяся вирт-панель.
Всё, что я могу сделать, это просто оттянуть на какое-то время развязку. Сопротивляться уже не способен. Остается лишь бегать туда-сюда и уворачиваться от ударов.
Спирит, по-видимому, тоже, как я, понимает, что схватка закончилась. Знает уже, что победил, поэтому может позволить себе немного поизгаляться над проигравшим. Спешить ему некуда, с арены я никуда не денусь, а продлить удовольствие страсть как хочется.
– Ты труп, – сообщает соперник.
Неторопливо, почти вальяжно идёт он ко мне, поигрывая мечом и довольно оскалившись. Убежать от него я не пытаюсь. В отступлении нет никакого смысла. Лучше уж сразу, чтобы не мучиться. Но, с другой стороны, сдаваться совсем без борьбы тоже не комильфо.
– Хочешь помереть быстро? – интересуется Спирит. – Это правильно. Долго мучиться никому неохота.
Ну что ж, пусть говорит, пусть наслаждается триумфом, пусть думает, что только он здесь решает, кому жить, а кому умереть. Чем дольше он разлагольствует, тем больше у меня шансов не только выжить, но и наперекор всему победить. «Случается, и палка стреляет, бывает, что и слепой попадает в цель», – так, кажется, говорил дядюшка Мортимер, когда разделывал меня в пух и прах на бильярде.
Смотрю на врага «магическим» зрением. И почему я раньше его не включил? Потеть бы пришлось существенно меньше. В мече противника энергии осталось не так уж и много. Рабочего тела хватит на пару минут, после чего мы опять «сравняемся» – оба останемся без оружия. Значит, мне надо просто продержаться эти минуты, а уж потом... Впрочем, не думаю, что Вокс об этом не знает. Знает наверняка, поэтому, скорее всего, не будет тянуть. Постарается завершить поединок одним хорошим ударом. Прямо сейчас…
– Да ты не бойся, – ухмыляется Вокс. – Я тебя не больно зарежу. Чик и ты уже на небесах.
Прямо сейчас…
Хм, а ведь в моей батарее что-то еще сохранилось. И это действительно шанс. Бегать не нужно, надо всего лишь включить мозги.
Спирит, не торопясь, поднимает световой меч. В глазах торжество. Жить мне осталось считанные мгновения.
Активирую поле, превращаю его в длинный кнут и, изображая отчаяние, отмахиваюсь невидимым глазу «клинком». Кончик кнута охватывает меч противника. У самого основания. Заряд максимальный. Всё, что есть в батарее. Экономить сейчас смерти подобно.
Рву «эмпат» на себя. Законы физики нельзя обмануть. Ионизированная материя всегда стремится туда, где сильнее поддерживающее ее поле. Затянутый узел полыхает ярко-оранжевым, скользит по чужому «клинку», сдирая с него плазму как кожу. Доля секунды и – меч Спирита становится бесполезной игрушкой. Рабочее вещество перетекает ко мне, в мой наполнившийся заемной силой «эмпат».
Вокс все еще не понимает, что происходит. Он рубит меня пустотой, злорадно ощерившись и уже предвкушая победу. Случившееся доходит до него лишь тогда, когда мой клинок перечеркивает его крест-накрест. Спирит падает на колени, роняет меч, его глаза затуманиваются, он силится что-то сказать, но – из развороченной глотки вырывается только предсмертный хрип. Кончено. Враг плюхается ничком на песок.
Опускаю оружие. Устало осматриваюсь.
Пламенных сполохов больше нет. Нет и арены. Я словно завис в пустоте. Вокруг – тишина и туман. Единственное, за что цепляется взгляд, это проступающие сквозь мглу неровные буквы.
Глава 8(4)
— Андрюха, пора.
Кто-то тряхнул меня за плечо.
– А? Что?
Я оторвался от холодной стены, протер глаза и уставился на примостившегося рядом Федьку Синицына.
– Ну и силен ты дрыхнуть, – проворчал приятель. – Сергеич по цепи передал. Через десять минут начинаем.
Он не спеша поднялся, поправил ремень и осторожно выглянул из окопа.
— Вроде тихо пока. А, чёрт!
Доска от снарядного ящика треснула у него под ногой.
– Не шуршите, салаги, – шикнули откуда-то сбоку. – Всех фрицев разбудите.
— Всех не разбудим, — тихо хохотнул Федор, перемещаясь обратно на дно траншеи.
Соседи правы. В предутренней тишине любой звук разносится далеко по окрестностям. Так что нефиг шуметь. Немцы не дураки, могут и озаботиться непонятными шорохами. И, на всякий случай, «усилят бдительность».