Одинокая птица

— Ты считаешь, что я не права? А ты бы не расстраивался на моем месте?

Тору тоже привстал, подтянув колени к груди.

— Конечно, расстроился бы. Не пойму, почему твоя мать не хочет поговорить с тобой по телефону. Зачем ограничиваться письмами, если ты так по ней скучаешь?

— Ты действительно так думаешь? А вот Кийоши говорит, что я эгоистка и плакса.

— Да что Кийоши в этом понимает? Он не может войти в наше положение, у него ведь есть мама, — сказал Тору, вглядываясь в черную полосу воды.

Я зачерпнула пригоршню песка, он медленно стек по моим пальцам.

— Извини, мне не стоило ныть по поводу моей матери.

Оторвав взгляд от воды, Тору повернулся ко мне. Рот у него сжался.

— Почему нет?

Я не знала, что и сказать. Наверное, это была бестактность с моей стороны.

Тору пожал плечами, его лицо смягчилось.

— Я не хотел сказать, что тебе глупо жаловаться на жизнь. В том смысле, что вот — ты недовольна своей матерью, но все же она у тебя жива, а моя умерла. Нет, мне бы и в голову не пришла такая чушь.

— Понимаю.

Я живо представила госпожу Учида, улыбающуюся от радости, что наш диалог не перерос в потасовку. Я вспомнила ее длинные тонкие пальцы — такие же, как у Тору.

Вплоть до последнего года своей жизни, когда рак отнял последние ее силы, госпожа Учида проводила много времени за гончарным кругом. Я любила наблюдать за ее работой, за тем, как у нее под пальцами бесформенное месиво превращается в изящные вазы и чайные чашки. Это зрелище напоминало мне фото, которое я видела в научном журнале: капля молока, упавшая в тарелку, принимает форму белой короны. И когда я пила молоко из чашек, изготовленных госпожой Учида, эта корона всегда стояла перед моими глазами. Когда мы ездили на пляж, госпожа Учида набирала в пластиковый пакет песок, чтобы смешивать его с глиной. В жаркий день она добавляла в песок воду, и он, казалось, дышал. Мы разглядывали пакет и трогали песок. Я восхищалась каждой песчинкой, зная, что она станет частью чуда, сотворенного руками госпожи Учида.

Мы с Тору продолжали лежать, вглядываясь в небо.

— Мне тоже плохо без твоей матери, — сказала я, обращаясь не к нему, а к небесам.

Тору положил руку на мою. Я продолжала молча смотреть на небо. Мои пальцы, запорошенные сухим песком, переплелись с теплыми пальцами Тору.

В начале второго Тору остановил машину за углом нашего квартала. Я заранее предупредила его, чтобы он не подъезжал к дому: бабушке не нужно знать о моих похождениях.

— Вообще-то она плохо слышит, а отец поехал в Хиросиму, но в принципе мой комендантский час начинается в девять вечера, — сказала я.

— А ты сказала им, что больше не будешь по воскресеньям вечером ходить в церковь? — улыбнулся Тору.

— Нет, не сказала.

— Тогда это будет время наших встреч, если ты не передумала насчет церкви.

— Не передумала.

— Тогда в семь на автостоянке у бара, договорились?

— Договорились, — ответила я машинально.

— В семь, не забудь.

— Послушай, но это значит, что я буду обманывать бабушку? Она ведь будет думать, что я пошла в церковь.

— Ну и пусть думает.

— И что — это тебя не колышет? Ты тоже соучастник.

— Брось, — засмеялся Тору. — Все иногда врут родителям и бабушкам. Эта ложь безвредная. Вот когда посторонних людей обманываешь, это действительно нехорошо. Разве я не прав?

Прав, конечно. Я никогда бы не солгала подругам или учителям. Да и бабушке с отцом не солгала бы, если бы они не держали меня в ежовых рукавицах.

— Хорошо, — сказала я, — забудем о бабушке.

— Вот и прекрасно. В любом случае, если что-то срочное, ты всегда можешь найти меня в баре или дома. И не обязательно дожидаться меня в машине. Если ты на секунду заглянешь в бар, босс возражать не будет.

— Спасибо.

— Я подожду здесь, пока ты не войдешь в дом, — Тору слегка сжал мне плечо. — Спокойной ночи.

Я выбралась из машины и пошла к дому. Тихо повернула ключ в замке, открыла дверь и помахала Тору на прощанье. Переступив порог, я услышала, как он отъезжает.

Осторожно закрыв дверь, я сняла кроссовки и стала красться по коридору. В любую секунду может распахнуться дверь бабушкиной комнаты, и тогда… Мне пришла в голову гениальная идея. Я пробралась в кухню, открыла холодильник и налила себе стакан соку. Затем поставила стакан на стол. Если бабушка услышит, как я поднимаюсь по лестнице, то, увидев стакан, она решит, что я среди ночи спустилась вниз просто из-за того, что мне захотелось соку. А немытый стакан оставила по привычке — такая уж я неаккуратная. Поворчит, конечно, но до правды не докопается. Успокоив себя, я стала подниматься по лестнице. Как я ни старалась, но она все же скрипела.

На письменном столе так и лежит чистый лист бумаги. Я села, стараясь, чтобы ножки стула не царапали пол, включила настольную лампу, взяла авторучку и написала: «Мама, я одинока и несчастна. Скучаю без тебя и сержусь. Разреши мне приехать к тебе».