Одинокие истории

– Он мой… – повторяю я весь путь до своей скромной хижины. Наконец-то я смогла кого-то спасти.

***

Совсем юнец…Как забрел сюда, так далеко? Без припасов, зимой? Знаю – искал Брахму, просветление, а наткнулся на смерть.

Красивый. Жаль, что послушник – в дырявой сумке я нашла четки, молельную чащу и пару окаменевших хлебцов. Сбежал из родного храма? Или же изгнанник?

Ворочается на соломенной постели, открывает глаза – голубые, как снег в сумерках. Смотрит на свои руки. На левой осталось три пальца, на правой – четыре. Ты еще свои ноги не видел, мальчик…

– Пей.

Я протягиваю ему отвар из весенних трав. Он жмурится, сглатывает слезы. Берет в изуродованные руки миску и делает жадный глоток. Питье обжигает простуженную глотку, он задыхается. Сгибается в узел на постели, кашляет. Я сажусь рядом, солома подо мной проваливается. Забираю миску и сама вливаю в его рот.

– Пей, заблудший.

– Я не заблудший, – хрипит он и смотрит на меня с ужасом. Будто не благодарен за спасение, будто это я завела его в горный буран. – Я ищущий.

– Пей, ищущий, – улыбаюсь ему. Глажу по спине, словно могу успокоить. Но ничто не уймет жажду знания в уме послушника. Ничто не обуздает жажду просветления в его молодой душе. – Тебе не найти Учителя, не найти монастырь под Кайлашем. Возвращайся туда, откуда пришел.

– Некуда возвращаться, – шепчет он и засыпает неспокойным сном.

***

– Я должен найти его, – говорит он упрямо. Вертит головой и хмурится, когда я начинаю перечить. – Ты ведь знаешь, где он, отчего не проводишь?

– Я не знаю, – лгу.

Он молод, мне его жаль. Не хочу, чтобы он губил свою жизнь в стылых стенах вечного знания. Без любви, без счастья, в принесенной богами пустоте.

– Значит, я сам.

Говорит тихо, смотрит грозно. Отворачивается. Собирает вещи, и даже не просит еды в дорогу. Беспалые ноги обматывает кусками от монашеской робы, чтобы ставшие велики унты не слетали в пути. Перекидывает сумку через плечо. Держится гордо, будто не монах вовсе – воин, генерал тибетской армии… Шут.

– Стой, – выдыхаю я, не в силах стерпеть, – дождемся лета и пойдем. В буран туда не пробраться!..

– Летом снег растает, мы не поднимемся на нужную высоту. Нужно идти сейчас, пока он еще плотный. – Как настойчив! Мне становится не по себе от его уверенности. Но он прав – летом ледяные тропы уходят вниз, и нам не обойти гору. – Я иду или с тобой, или один.

– Через два дня, – мне больше нечего сказать.

Путь до монастыря не близок – месяц, если повезет с погодой. А если не повезет?

– Спасибо, – отвечает он облегченно. Расслабляет плечи, будто камень со спины скинул. – Спасибо, добрая сестра…

Я не хочу покидать свой уютный дом. Но еще больше я не хочу оставлять мальчишку наедине с Кайлашем – кто знает, что у богов на уме?

***

Он идет тяжело – хромая, опираясь на посох, что я дала ему. Вижу, как от боли закусывает губу, как зубы становятся красными от крови. Но ни слова, ни стона не срывается с его рта.

Боги благоволят нам – еще не было ни одного смурного дня. Однако пришлось чуть спуститься на плато, где снег уже покрылся проталинами. Жесткий и рыхлый, как крупа, он замедлял нас. У подножия гор уже начиналась весна.

Солнце в зените, светит так ярко, что жгло глаза. Мой спутник плетется позади, таща за собой поклажу, то и дело проваливается и оступается на рыхлом снегу.

– Куда мы идем, добрая сестра?

Выбившись из сил, он останавливается. Щурится, смотрит на меня с недоверием – Кайлаш остался по правую руку, мы сделали значительный крюк. Мальчишка осознал это и теперь был озадачен – ведь я обещала помочь ему.

– Живым тебе не найти монастырь и Учителя, – улыбаюсь я, наблюдая, как округляются его голубые глаза. Но он так устал, что не может ответить. Да и насмешки моей не понял, глупый. – Не бойся, мы идем к святым озерам – Мапамъюм-Цо и Ланга-Цо, озерам Жизни и Смерти. Только умерев и воскреснув, ты сможешь войти в монастырь.

Насупившись, берет посох в другую руку и обгоняет меня:

– Я и не боюсь.

***

Горький, сухой дух встречает нас у кромки святого озера Ланга-Цо. Темная, густая вода шла беспокойной рябью по крутым камням. Снега здесь уже не было, лишь серые валуны с желтым налетом.

– Иди, – говорю я и толкаю мальчишку вперед. – С головой окунись сначала в Ланга-Цо, это будет твоей смертью. Затем омоешься водой из Мапамъюм-Цо, то будет твоим воскрешением.

– Никто не заходит в озеро Смерти. – Он напуган, не верит мне.

– …И никто не находит монастырь, – отвечаю я равнодушно и сажусь на один из просоленных ветром голышей.

Мальчишка кивает. Смиряется. Скидывает одежду, худое тело дрожит как лист на колючем ветру. Спотыкается, рассекает колени до крови, но идет вперед. Замирает у самой кромки, затем с силой бросается в ледяную воду. На миг пропадает, затем вновь показывается над жгучей гладью. В горах звенит истошный вопль.