Одинокие следы на заснеженном поле

Из роддома Асю забирал, бежал, торопился, после испытаний обмотки нового трансформатора… Бутылку шампанского цветами по кругу обвязал и медсестре, что выносила, подарил как букет, с огромными лепестками цветок, распустившийся фейерверком. Взамен такой маленький сверток получил… Как его держать – под голову на согнутом локте, – неловко, страшно… Разница у них – после Миши – большая, забыл все…

Вот… Стоим у кирпичной стены на углу. Весна. Позади нас деревья за невысоким штакетником, какая-то сутулая фигура – прохожий в шляпе, стайка воробьев собралась на водопой вокруг лужи. Над нами, прямо над головами, белые круглые часы, как на вокзале, кронштейном к стене крепятся. На тазик похожи. Черные стрелки слились в одну на циферблате: час – пять минут. Время прибытия – московское, смеялись все. Ася в тонкой косынке, плаще светлом, пополневшая, усталая, с букетом тюльпанов, Миша в беретике с портфелем, после уроков, в школьной форме с октябрятским значком и я в костюме, волосы черные, растрепались, с пакетом, перевязанным лентой, на руках: один раскрытый рот виден из-под треугольника кружевной пеленки.

Он вообще всегда мало спал. В футбол с ним ходили играть в парк. Мяч катали, пинали: рамка – две тоненькие липы. Года два-три ему было. Просыпается, как скворец, часов в пять утра, и идем с ним на физзарядку, пока Ася спит. Матч состоится в любую погоду…

Старик поворотился от стены:

– До работы набегаемся с Юрой…

Игорь нахмурился, забарабанил пальцами по столу, смотря в окно.

– Хочу сегодня на Днепр искупаться сходить. В затон. Тепло, говорят, уже.

– Закаляешься. Правильно. Мы с ребятами летом по выходным купались. На песчаную косу, за дубками…

Назад Юру в хозяйственной сумке носили. Сумка большая клеенчатая – сидя в ней помещался. Туда провиант в ней несли. Ася поесть соберет, все что надо… Сама приготовит, а нас дома ждала. Предлагали, так нет, по хозяйству.

Да и загорать не любила. Нежная, тонкая белая кожа только краснела, иногда до алого рдения, так что лучшим результатом после пары дней мучений под слоем сметаны был возврат прежнего состояния, ибо худший вел к легкому кремовому отливу после сбрасывания обожженного поверхностного слоя эпидермиса, который отдирался протяжными высушенными лоскутами, а по краям отшелушивался хлопьями, что все вместе приносило более серьезные, чем физические – эстетические, – страдания.

А ребята любили плескаться…

Обычно на реку всегда ходили втроем, без мамы.

Через знакомый парк, дальше на долгожданном переполненном жарком автобусе, где приходилось, затертым взрослыми в проходе, стоять, смотря в изредка видимую щель приоткрытого люка на крыше, забиравшего горстью свежий ветерок, на маячившее небо, манящее далекой прохладой, и опять пешком напрямик через рощу, через мелкие протоки в низинках, вдоль берега, опять лесом, песчаной влажной тропой, оставляя и свои отпечатки на земле.

Туда папа с братом несли огромную коричневую сумку с длинными ручками. В ней помещались подстилка, полотенца, кое-какая сменная одежда, плавки, сдутый резиновый круг для него и маска, трубка с ластами для брата, и мяч – играть в футбол, – ворота между деревьями. А еще там еда.

Нет ничего вкуснее, чем подкрепиться после купания, расстелив подстилку на траве в тени под низкими ветвями ивы!

Даже вареные вкрутую яйца, которые он терпеть не мог из-за отвратительного запаха, казались совсем иными. Что говорить о бутерброде с колбасой и сыром? Помидоры брызгают соком, стреляя семечками, когда их кусаешь, и это совсем не страшно – не запачкать рубашку.

У них свое место, где течение не сильное, у реки образуется мелкая заводь, где можно барахтаться, поднимать брызги, не умея плавать, как он. Дальше можно только в резиновом круге с папой, недалеко: вода прохладная, и ему заходить на глубину нельзя.

Но это не страшно, страшно только оставаться одному, когда папа и брат уплывают, а он ждет на берегу. Не потому, что боится за себя, что останется один, – волнуется за папу с братом. Он сидит на мокром песке, обхватив колени, и, не отрывая взгляда, следит, как папа с братом саженками рассекают волны. Иногда они ныряют и скрываются из виду под изменчивой водой – брат в маске, – но вот опять головы на поверхности.

Там можно утонуть, течение, водовороты, глубоко, папа сам говорил. И еще быстроходные «Ракеты» на острых ножах-ногах проносятся по стремнине реки, разрезая воду и оставляя за собой бурный пенный водобег…

Обратно устанет – напрыгается, набегается, плавать не умел еще, руками по дну ходил на мелководье, – несем его с Михаилом через лужи, узкие ручейки, промоины до остановки автобуса в несколько опустевшей от отсутствия продуктов сумке. Доволен, рот до ушей… Раскачивали, как на качелях, он цеплялся за распахнутые края, падал на спину, так что торчала одна голова стриженая – под полубокс, – и радостно голосил.

Старик заморгал – очнувшись, продолжил беседу:

– Как родители твои, одним не тяжело?

– Батя крепкий у меня. В своем доме, конечно, всегда работа есть, не посидишь. И родни в поселке полно, – основательно высказался Игорь.