Одинокий друг одиноких

Я помню все, что было не со мной.
С мучительной, сквозной, безумной силой
я помню, как молитвенник в пивной,
все то, что не со мной происходило.

Вот входит во врачебный кабинет

какой-то расторможенный брюнет
и тень за ним — бледнеющий ребенок.
Глаза его бездонны, профиль тонок.
Он эгоист, беспомощен и глуп,
ему не удержать дрожащих губ,
себя не удержать… Как сумасшедший,
седой брюнет бросается на женщин,
ребенок засыпает за стеной…

Я помню все, что было не со мной:

блондинку, глаз косившую блудливо,
молитвенник, упавший в кружку пива…
Чья это жизнь была, ошибка чья?

Все то, что было, — то уже не я,

а кем-то недописанная повесть,
и я, о ней зачем-то беспокоясь,
дрожа, как на экзамене студент,
спешу придумать звучный хеппи-энд…

…Так что же, спросишь, и в самом деле все так печально и безнадежно? Неужто же в мире людском нет ничего, кроме разобщенности и одиночества? Неужели все одиноки, каждый сам по себе, каждый одинок— и точка, и все?..

Нет, Друг мой, вовсе не все — потому я и пишу тебе, что одиночество не есть точка, а лишь вопросительный знак с многоточием.

Одна из сторон жизни, одно из ее свойств, одна из переменных, составляющих уравнение бытия. Есть, слава Богу, есть и другие!

Есть разобщенное, разъединенное состояние души, и есть приобщенное, соединенное. Есть мир доверия, участия и доброты, мир, стремящийся к пониманию и согласию. Есть счастье дружбы, и счастье любви возможно всегда, покуда живешь. Все преходяще, но это вечно и в преходящести: встреча душ — это жизнь жизни, мой Друг, и мы этим живы…

…В особо тяжкие для моей души времена, помню, долго и нудно один и тот же сон то и дело снился, словно настырный учитель хотел втолковать что-то тупому ученику.

И вот я один попадаю на тропку, заводящую меня в густой высокий кустарник, иду в надежде, что вот-вот тропка выведет обратно на дорогу, где снова соединюсь со спутниками… Но нет — тропка теряется, исчезает, тьма нагоняет меня, становится почти совсем темно, я один в зарослях, продираюсь сквозь ветви и сучья, никого и ничего не видать, кроме диких кустов и темнеющего беззвездного неба над головой. Понимаю, что заблудился, что потерял своих, начинаю метаться туда-сюда, пытаюсь кричать, но крик мой выходит сдавленным, слабым, никто не слышит…

Что делать, куда дальше продираться?! — я знаю, что где-то рядом дорога — еще не успел уйти далеко — но как мне теперь попасть на нее, как угадать верное направление?..

Были и вариации этого сна, когда знал, что мой друг, любимая или ребенок в это же время тоже заблудились во тьме где-то неподалеку, попадают в опасность, а я не могу прорваться сквозь тьму и кусты, не могу найти и помочь…

Все такие сны кончались отчаянной безуспешной попыткой вырваться из ветвистых лап темноты, иногда диким воплем…

Не надо быть докой психоанализа, чтобы догадаться: сон это про одиночество, образ одиночества жизненного пути, заблудшего одиночества. И особо ярко в нем явлен тот факт — в жизни всегдашний! — что дорога для заблудившегося обычно находится рядом с ним, в двух шагах, нужно только эти шаги сделать, дорогу увидеть, нащупать, почувствовать и понять, что она та самая — и пойти, пойти..

(И твоя дорога, наверное, совсем близко!.)

Внутри основного значения того сна могли быть повороты: знаки телесного недомогания (в те времена меня мучила язва, курил, сердце шалило…) — или указания на духовный кризис. Тропка, уводящая в непроходимые кусты, может означать, что жизнь утеряла высший ориентир, измельчилась, залживела, привела душу в разобщенное состояние.

Ложь есть одиночество наихудшее, черное… В те дни я писал много малохудожественных стишков для внутреннего употребления, вроде этого разговора сынка с мамой (или с папой).