Одинокий фонарь

На самом деле, было страшно признавать, и уж тем более – проверять очевидное. Хотелось закрыть глаза и проснуться. Там, где я чувствовала себя счастливой, там, где я хотела сделать счастливым другого человека, там, где я хотела от него детей…

На работе творился кошмар, в перерывах на обед ко мне в кабинет неизменно приходила секретарь, чтобы уведомить о новом букете и подарке. Я больше не ходила есть в кафе, меня тошнило только от одних запахов, доносящихся оттуда! Ела я и впрямь плохо. Скорее, убеждала себя в необходимости питаться, только вся еда все равно оказывалась вне организма. Еще и розы эти вонючие…

Андрей настойчиво искал со мной встречи, осыпал комплиментами и уговаривал… поужинать с ним. Конечно же я отказывалась. Можно было бы сходить на это свидание назло одному выпивающему подлому Казанове с псевдогусарскими эполетами, но тошниться в ресторане, на глазах у всех?..

Я не отвечала на звонки. Почту и смс безжалостно стирала, не читая. Потому что каждое его слово – боль. Из-за каждого сообщения с пометкой «Свиярский Максим» мои руки и живот становились холодными, а горло стягивало подкатывающими слезами. Даже пришлось заблокировать несколько номеров, чтобы попытаться начать жить заново. Оставалась единственная проблема: кажется, я начинала свою новую жизнь не одна.

С замиранием сердца я вновь и вновь вглядывалась в окошко теста, уединившись в туалете. Мне все время казалось, что если зажмуриться вот так, в щелочки, то вторая полоска даже и не видна…

…Через три минуты обе полоски, словно нарочно, жирными, красными линиями пересекали тест. Еще через несколько секунд расплылись и полоски, и тест, и сама комната, а я в очередной раз всхлипнула, тихонько подвывая в заострившиеся коленки.

За две недели, прошедшие с момента, когда я ушла от Макса, не изменилось только одно: я все так же люто ненавидела его днем и с болезненным рвением тонула в его крепких объятиях в коротких эпизодах ночного сна. И, просыпаясь, каждый раз попадала в свой личный ад, – отличие сновидения от реальности было разительным. А Макс… Два раза он звонил Аришке, но она, честно хлопая глазами у меня на виду, оба раза заявила, что понятия не имеет, где я. И, несмотря на его заблокированный номер в моей записной книжке, мне каждый день приходили сообщения с других номеров, которые заканчивались всегда одинаково: «Прости меня».

– Кать… – постучалась в дверь Аришка. – Ну, что там?

Прохладная вода из пригоршни, размазанная по лицу пополам со слезами, отрезвляла.

– Ка-а-ать!..

– Две, – коротко крикнула, стараясь не думать о смысле этих трех букв. И воды, побольше воды…

За дверью вздохнули.

– Свиярский звонил только что. Просил тебе передать, если я вдруг тебя случайно встречу, то у него для тебя есть важное дело. Он хочет встретиться с тобой!..

Надо же, какая новость!..

Я уперлась лбом в зеркало, рассматривая с такого ракурса свое осунувшееся лицо. Согрела дыханием неровный овал забрызганной поверхности, принимая решение. Так плохо мне еще никогда не было. И, возможно, дело еще и в самочувствии, но… Я устала висеть между небом и землей. Устала просыпаться со слезами и уходить на работу одинокой тенью из чужого дома… Но и простить так и не смогла.

Очнувшись от мыслей, я криво усмехнулась своему отражению, задумчиво вырисовывающему наивное сердечко с именем из четырех букв внутри. Брезгливо поморщилась и старательно стерла этот бред кулаком.

Дура! Как была размазней, так и осталась… И поделом тебе!..

Со вздохом обреченного, я распахнула дверь, выходя наружу. Уже зная, что ответит подруга, подперла спиной малиновую стену коридора, и тихо спросила, склонив голову набок:

– Арин, а ты бы смогла простить измену своему Сашке?

Она уже открыла рот для ответа и возмущенно округлила глаза, но… Так и не ответила. Только вздохнула, с сочувствием глядя на меня.

– Кать… Ты же знаешь, что рано или поздно тебе все равно придется поговорить со Свиярским, – состроила бровки домиком. – Он имеет право знать, что будет отцом!

Внезапно нахлынули слезы. Просто так, неожиданно, – вместо ехидной ухмылки и переспрашивания «а будет ли?».

– Ну-ну-ну… – погладила она меня по спине, обняв. – Плаксик ты наш беременный…

Спустя некоторое время я смогла взять себя в руки и пила холодную воду из фарфоровой чашечки, сидя в удобном алом кресле с изогнутыми ножками. Аринка отдыхала рядом в таком же и ждала, когда я успокоюсь.

– Ты уверена, что правильно поступаешь, игнорируя его? – задумчиво спросила она. – Из того, что ты о нем рассказывала… Знаешь, я бы не стала делать трагедию из этого эпизода. Тебе ведь без него гораздо хуже, чем с ним, неужели не видишь?.. Да и ему сейчас хреново.

Я отрицательно покачала головой.

– Хочу просто вытереть тот эпизод из памяти. Не знать. Зачем она это сказала? Зачем приходила?!

Арина понимающе улыбнулась, нахмурившись.

– Это забудется не скоро… – отозвалась она тихо. – Давай погуляем? Я тебя к врачу отвезу – на учет встанешь – и погуляем в парке. Там красиво сейчас, осень золотая, фонарики старинные висят. Идет? Эй, ты чего, опять реветь?!