Одинокий пишущий человек

И тут в солнечной перспективе возникает фигура спортивной женщины в соломенной шляпе. Она, с наушниками в ушах, бодро и напористо идёт нам навстречу (на бицепсе закреплён ремешками прибор, высчитывающий калории или – что там? – шаги). Поравнявшись с нами, божьими странниками, она останавливается и говорит мне таким же напористым и ровным, как шаги её, голосом:

«Вот вы гуляете со своей милой собачкой. Все гуляют с этими милыми распущенными животными, оставляя после себя кучи испражнений».

Ах, она знает слово «испражнения». Молодец! Надо научить её другому слову.

Я тоже останавливаюсь. Это ещё не диалог. Первая фраза всегда повисает в воздухе и там же может раствориться. Внимание! Диалог всегда зависит от второго голоса.

«Вы совершенно правы! – говорю я прочувствованно и даже проникновенно, бархатным голосом, грустно качая головой. – Можете говорить с нами по-русски. Но ваше замечание к нам не относится, потому что (резкий поворот руля) мы срём справедливо и регламентированно».

Я приветливо вытаскиваю из кармана смятый целлофановый мешочек. У меня всегда карманы забиты этими мешочками на всякий случай.

Дама обескуражена и дезориентирована. Она не ожидала такого ответа, я ведь прилично выгляжу и, прямо скажем, не юна. От меня не ждёшь таких слов, выстроенных в таком порядке. Но это уже диалог. Это уже интересно.

«А может, и вам приспичило? Могу одолжить… – продолжаю я. – Знаете, от этой идиотской спортивной ходьбы, бывает, так прихватит, что уже не до этикета. Просто снимаешь штаны и – конец газону. Не поверите, сколько в человеке говна!»

И мы с Шерлоком вразвалочку шествуем дальше, не оборачиваясь.

Позвольте, что, собственно, произошло?! Эта дама всего лишь вслух продекларировала то, что вот уже пять лет я сама пишу в своих дурацких никчёмных объявлениях! По идее, я должна бы слиться с ней в экстазе правопорядка и чистоты, организовать комитет по поддержке арабских дворников, написать открытое письмо в муниципалитет…

Что ж… видите ли. Я терпеть не могу всех этих благовоспитанных старых коров с их крахмальным лексиконом и счётчиком шагов или – чего там? – калорий. У меня толстая задница и язык как помело. И потому диалог наш удался на славу. В нём есть драматургия, два разных характера, два разных подхода к теме, есть правда. Не «правда жизни», которая никому не нужна, а та самая художественная правда, на которой держится жизнь литературы.

Не отводя взгляда от лица героя

Отправив в издательство третью, последнюю книгу трилогии «Русская канарейка», я целый день сидела и смотрела на Масличную гору в своём окне, на сквозную, с высокими проёмами колокольню монастыря «Елеонская обитель», – постепенно привыкая к мысли, что рассталась со своими героями.

Рассталась, рассталась, они тебя покинули. А ведь ты сочинила этих, очень дорогих тебе людей. И каждый раз говоришь себе: «Всё, баста! Больше никогда. Перейду на детские книжки. Придумаю оригинальный путеводитель по местам библейского блядства – богатая, между прочим, тема! Накатаю сборник юмористических рассказов. Сочиню лирическую комедию – я же умею писать смешно. Перестану убивать. Перестану ослеплять, перестану разлучать эти души, потому что когда-нибудь сойду с ума. И ради бога-в-душу-мать! – никогда, никогда больше не залезу в трёхтомные дебри с тремя сотнями героев!»

Ты сидишь, смотришь в окно на сквозистую кампанилу монастыря «Елеонская обитель» и поддакиваешь своим мыслям: «Да-да, правильно. Отныне – никаких торжественных надгробий. Отныне – легко, занимательно, вальсирующим движением по краю сцены…»

Через три года я вновь угодила в застенки огромного романа-трилогии.

«Наполеонов обоз». Семейная история потерянного наследства; запертый сейф и украденный ключ. Мальчик и девочка, вросшие друг в друга с детства. Алые брызги ягод в рябиновой роще. Упрямая, неистовая единственная любовь.

Орфей и Эвридика…

«Они ни за что не погибнут!» – сказала я себе.

«Почему вы решили мыслить именно циклами?» – спросил меня кто-то из журналистов, видимо, вконец измученный этими гигантскими усыпальницами фараона. Я немедленно принялась объяснять, что «решить мыслить» невозможно. Невозможно сказать себе: «а давай-ка я трёхтомник нахерачу, вот будет прикольно!»

В любом произведении есть сюжетные линии, какие-то эпизоды и повороты событий, которые нащупываются вслепую, по наитию. Они вырастают из уже написанной массы текста, вернее, часто сам написанный текст провоцирует выхлест дальнейших ходов и даже новую идею.

«Мы – писатели и потому никогда не спрашиваем друг у друга, где берём идеи. Мы знаем, что не знаем» (Стивен Кинг).