Одинокий пишущий человек

Во-первых, кончина писателя – самый удачный поворот событий для его книг, для наследников и издателей. Почему? Да потому, что смерть писателя – такой же информационный повод, как его скандальный развод, неприличная женитьба на молоденькой или, скажем, какое-нибудь дерзкое открытое письмо за его подписью.

Долгожданная (или внезапная) смерть писателя – это мощный стимул устроить тарарам в СМИ и под шумок продать ещё пару десятков тысяч экземпляров его нетленки.

Словом, классик умер, да здравствует Классик!

Нет, он, конечно, скончался, и его, конечно, погребли. Но… не окончательно. Об этом ещё Александр Сергеевич писал: «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире…» А заветная лира – при благоприятном раскладе событий – именно после смерти писателя и начинает бренчать особенно зазывно и соблазнительно. Идут чередой телевизионные передачи, посвящённые творчеству замечательного мастера… признанного классика… в которых писатель – живёхонький и румяный – читает отрывки из своих опусов, рассказывает анекдоты, приветствует президента на своём круглом юбилее, обнимает букеты от благодарной публики, улыбается, улыбается… и уже за кулисами напевает скабрёзный куплетик, озорно подмигивая оператору.

И вообще недурно выглядит.

Серьёзно: какое-то время его присутствие в информационном пространстве страны и языка всё длится, длится… до такой степени, что забывчивые коллеги-ровесники могут и спросить один другого: «Но ведь он умер, кажется, или я что-то путаю?»

Да уж, такое время настало – некоторой неопределённости бытия: не буквальное присутствие, не буквальная смерть…

Но писатель умер, умер, курилка! Завершил свой авторский путь, покинул письменный стол. Экран его компьютера тёмен и пуст, и кресло его, с цветастой-потрепанной любимой подушечкой под поясницу, отныне сиротливо и музейно пустует.

Наступает время оценки имущества…

Мне жаль, если эти слова кому-то покажутся циничными. Ведь я не имею в виду буквальное имущество бренного человека – квартиру, дачу, машину… ещё какое-нибудь докучливое барахло. Об этом позаботятся детки. Я имею в виду его подлинное имущество, его кровное имущество, достояние его души, таланта и каторжных трудов.

Ведь между нами говоря, писатель задолго до смерти прикидывает, на кого взвалить хлопоты по подготовке посмертного собрания его сочинений.

Куда девать литературное наследие

Хорошая жена – это выигрыш в лотерею. Хорошая вдова – дар небес.

Мой редактор и друг Надежда Кузьминична Холодова с отвращением рассказывала, как вдова одного замечательного писателя, не желая управлять всей огромной, оставленной мужем империей его прозы, передала ведение делами какому-то дальнему родственнику, провинциальному бухгалтеру, человеку глубоко невежественному в литературных делах. И на звонки издателей этот управленец чётко отвечал: маленькая книга – три штуки баксов, большая – пять штук.

Однажды Надя решила наведаться в гости к вдове, уговорить её издать книгу покойного мужа – со дня его смерти прошло уже года три, а имя писателя блекнет и плесневеет, если не появляется на новых обложках книг. И там, сидя в кабинете покойного писателя, услышала всё тот же прейскурант: маленькая книга – три штуки баксов, большая – пять. «Что значит – большая?» – недоуменно спросила Надежда. И как в том грузинском анекдоте, бухгалтер при помощи большого и указательного пальцев показал примерную толщину книги.

Другая вдова не менее выдающегося писателя после кончины мужа написала о нём воспоминания… Вошла во вкус, накатала кучу рассказов, а потом замахнулась и на «Вильяма нашего Шекспира»: написала толстенный тошнотворный роман о любви. Она догадывалась, что никакое издательство не рискнёт в наше строгое по финансам время вложить за здорово живёшь деньги в этот бездарный кирпич, и потому любое обращение насчёт переиздания книг её выдающегося мужа обусловливала прежде всего изданием собственной книги: утром – деньги, вечером – стулья (о бессмертные Ильф и Петров!).

«Побойтесь бога! – воскликнула в сердцах редактор. – Вас не трогает, что за последние три года не вышло ни одной книги вашего мужа – только потому, что вы намерены оседлать его имя?! Вы понимаете, что таким образом его имя будет забыто?!»

«Значит, оно будет забыто», – отозвалась вдова и бросила трубку.

Ещё одна погребальная подруга легендарного поэта пошла уже в полный разнос: она после смерти мужа бросилась (не со скалы, прошло время античных вдов), но в море поэзии (видимо, при жизни он как-то её удерживал – может, угрозой придушить). Накатала штук восемьсот стихотворений. Эта вдова собиралась делить с покойным мужем – не постель, но книгу. Буквально: левая страница на развороте – моя, правая – его. Продолжаем спать на соседних подушках.

И так далее…