Одинокий путник

Лешек упал снова, поднялся, и упал опять – белые кружева множились и водили перед глазами хоровод. Это бесполезно. На то, чтобы подняться, уходит столько сил!

– Малыш, совсем немного. Осталось совсем немного, – уговаривал его колдун, и Лешек пополз вперед.

Ползти было тяжелее, чем идти. Рана под ключицей застыла от холода, и не горела, а мучительно ныла, выворачивая душу – правой рукой Лешек вообще не мог пошевелить. Если бы не уговоры колдуна, он бы давно сдался: в голове его мутилось, пальцы посинели и потеряли чувствительность, лицо жгло и кололо острыми льдинками, прячущимися в снегу. Лешек смотрел вперед, и стволы деревьев двоились в глазах. Холод. Холод подкрадывался к телу, вился над головой, заползал под полушубок скользкими змейками, хватал за колени. Скоро он доберется до сердца и стиснет его в ледяном кулаке, выжимая жизнь.

Лешек не сразу понял, что просвет между деревьев – это река. А когда понял, захотел встать, но ноги закоченели так сильно, что не послушались его. Он прополз еще несколько саженей, и решил немного отдохнуть, перед тем как подняться. Колдун отговаривал его, и умолял ползти дальше, но Лешек только всхлипнул в ответ – он вдруг понял, как хорошо лежать в снегу, как мягко, словно на перине. И солнце пробивается сквозь расступившийся лес и так сладко пригревает спину. Ему надо всего несколько минут, и он сможет идти. Всего несколько минут.

Лешек положил мягкий рукав полушубка под подбородок и повернул голову набок. Несколько минут. Ему некуда спешить, за ним никто не гонится. Кристалла больше нет, а без кристалла он никому на этом свете не нужен. Кроме колдуна.

– Охто, не уходи, хорошо? – шепнул он, закрывая глаза.

– Я скоро вернусь, малыш. Я попробую позвать кого-нибудь, – грустно ответил колдун, и направился к кромке леса.

За деревьями был виден высокий берег реки, только не заснеженный, а летний, красный, словно ягодный кисель, и молочная река Смородина катила белые воды мимо засыпающего Лешека, и вокруг расцветали зеленые сады, и мама в легкой вышитой рубахе махала ему рукой с противоположного берега.

* * *

– Он не дошел до реки каких-то десяти саженей, – с довольной улыбкой сказал Больничному Дамиан, – но когда мы до него добрались, он уже окоченел.

Лытка сжал кулаки и уткнулся лицом в стену.

Дружина вернулась в Пустынь в воскресенье вечером, лица их были хмурыми и усталыми. О том, что послушник Алексий замерз в лесу, как того и следовало ожидать, насельникам объявили на повечерие, и авва проклял его, и обещал плохой конец и геенну огненную ему и всем, кто станет хулить Божье имя. Тело язычника не стали предавать земле, а еще в Лусском торге бросили собакам, как оно того и заслуживало. Ярыш плакал прямо на службе, и Миссаил догадался увести его из церкви, с глаз Дамиана и иеромонахов.

И только на следующее утро Паисий рассказал Лытке, что Дамиан ранил Лешека копьем, но тот все равно успел разбить кристалл, и ушел в лес, истекая кровью. Дружников же задержали люди князя, и навязали им неравный бой, поэтому догонять Лешека отправились только к вечеру, и по следам легко нашли его тело.

Лытка впервые за много лет не нашел утешения в молитве, и, успокаивая Ярыша, сам не верил в свои слова о том, что Господь Лешека простит и примет к себе в небесные чертоги. Он пошел к Больничному по привычке, и с горечью вспоминал о том, как этой же дорогой они ходили с Лешеком вдвоем, и как Лешек был ласков с больными, как неизменно улыбался им, и какие знал верные средства для их исцеления. Он вспомнил, как Лешек спас мальчика, упавшего в колодец, нисколько не испугавшись ледяной воды, и как потом дрожал и не мог согреться.

Что для Господа важней? Какая чаша весов перевесит – его богохульные речи или его добрые дела?

В больнице хватало работы – несколько вернувшихся дружников были ранены людьми князя, и Больничный сбивался с ног, поэтому помощь Лытки пришлась ему как нельзя кстати. Работа отвлекла его от отчаянья, а когда в больницу заглянул Дамиан, Лытка нашел в себе силы если не для прощения, то хотя бы для равнодушного взгляда в его сторону.

– Посмотри и перевяжи мне шею, – велел Эконом Пустыни, – что-то мне не нравится эта рана.

Больничный покорно оставил на Лытку дружника, которого кормил завтраком – у того были перебиты обе руки – и занялся архидиаконом.

– Что это, Дамиан? – Больничный снял старую, грязную от времени повязку.

– Мерзавец укусил меня. Ха! Хотел перегрызть мне горло, да оказался слабоват.

Лытка замер и слезы едва не полились у него из глаз: только в отчаянье Лешек мог кинуться на своего убийцу! Он не испугался, он защищался до последнего! Он разбил кристалл! Значит, гибель его не была напрасной. Господь должен простить его, за этот подвиг Господь должен его простить!

– Плохая рана, Дамиан. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – хмыкнул архидиакон и пустился в долгий и хвастливый рассказ о преследовании беглеца.