Одинокое письмо

В то воскресенье я сперва пошла на Смоленское кладбище, к Вите Кривулину. Витя похоронен недалеко от Андреевского собора. Место людное. Ольга Кушлина, Витина вдова, жалуется, что постоянно воруют цветы, поэтому она платит одной юродивой, которая следит за могилой. Совсем недалеко, через дорогу, могила Сологуба. Большая позеленевшая каменная плита и рядом простая раковинка с надписью «Анастасия Чеботаревская». Я взяла у Вити белую астрочку и через заржавелую ограду просунула на могилу Сологуба — Витя ведь был щедрым, не обидится.

От Сологуба я направилась пешком по Большому проспекту, к заливу, на Весельную улицу, где меня ждала Белла.

После обеда мы с Беллой пошли прогуляться по Гавани. Теперь выход к морю загроможден какими-то сооружениями, мостками, паромами. А раньше, еще до революции, как рассказывала мне моя бабушка, Анастасия Ефимова, здесь было Гаванское поле. Зеленая трава. Ручейки. По воскресеньям ходили на прогулку. Была музыка, был и Петрушка.

Мы с Беллой поднялись на какую-то недостроенную эстакаду, чтобы посмотреть на панораму залива. Море было коричневое, а кое-где иссиня-черное. И небо было такое же, только чуть посветлее. Было тихо и безветренно. Тепло. Начался мелкий дождь. Вдруг откуда-то из-за горизонта вылетела маленькая розовая ракета. Пройдя полукруг и набрав высшую точку высоты — она рассыпалась и гаснущими искрами стала опускаться в воду.

«Салют», — сказала я. «Ура!» — крикнула Белла.

Мы расстались у метро, смеясь до слез.

Т. Никольская. Жила была Белка [*]

С Беллой Улановской, которую друзья-приятели звали просто Белкой, я познакомилась в середине шестидесятых на блоковском семинаре Дмитрия Евгеньевича Максимова. Она занималась «Мелким бесом» Ф. Сологуба, я — творчеством блоковского друга С. Соловьева. Белке была свойственна детская манера речи, напоминавшая часто звучавшую тогда по радио и с эстрады речь Рины Зеленой. Короткие отрывистые предложения вначале казались почти бессвязными, но потом, как мазки пуантилиста, складывались в цельную картину. Из деталей вырисовывался сюжет, подчас ассоциативно связанный с главной темой, но всегда не шаблонный, свой. Такая манера устной речи сохранилась у Белки на всю жизнь. Летом 2001 года в редакции журнала «Звезда» отмечали годовщину со дня смерти моего мужа Лёни Черткова. Белка в своем выступлении вспоминала, как мы с Лёней приехали к ней в гости во Всеволожск на день рождения: все захотели пойти гулять в лес, а Лёня в парк — и подчеркнула, что этим он отличался от других. Потом обратилась к правозащитнику Борису Пустынцеву, Лёниному сосидельцу, с просьбой подтвердить Лёнин рассказ о том, что у них в зоне один зэк играл на пиле.

Первый рассказ Белки, который я прочла в машинописи, был про поросенка, которого купил школьник, сын богемной мамаши, для того чтобы в доме воцарился порядок, — ведь четвероногую тварь нужно регулярно кормить. Такой перевернутый конфликт поколений мне понравился. Потом, тоже в студенческие, прочла ее рассказ «Бери быка за рога», не вошедший в книги. По словам автора, основой сюжета послужила ее поездка в Переделкино к Юрию Казакову. Этого писателя она считала своим учителем. Помню пассаж о дождевых червях, перемещения которых наблюдает герой. Я сказала, что, поскольку действие происходит на темной улице, рассмотреть жизнь червей герой не может. Белка возразила — если герой стоит у тумбы с фонарем, он может видеть извивающихся в разрытой земле червей. Мы поспорили, и, хотя каждый остался при своем мнении. Белке понравился такой подход к ее прозе. Другие читатели, по ее словам, интересовались исключительно тем, как все было на самом деле. Разговор происходил в Тарту на одной из студенческих конференций. После конференции был устроен первый в нашей жизни студенческий бал-маскарад. Маскарадных костюмов у нас, естественно, не было. Белка закрутила из шарфа тюрбан, из-под которого выбивались черные кудри, нарисовала усы карандашом для подводки глаз и нацепила на ухо клипсу-кольцо. Я пожертвовала ажурными колготками, отрезанный фрагмент которых натянула на голову. Такой парочкой мы чинно прогуливались по залу. Потом Белка подошла к компании местных студенток, сидевших в ожидании кавалеров у стенки, сделала глубокий реверанс и громко пригласила одну из них на ночь. Девушка смутилась и сказала, что даже на маскараде не все позволено.

Вместе мы ездили и на первую нашу «взрослую» конференцию в Коломну, а потом в Москве сходили, правда днем, в любимый символистами ресторан «Метрополь», где ели куропаток с брусничным вареньем по вполне приемлемым для наших скудных средств ценам.