Одиссей. Человек в истории. Святой и общество: конструирование святости в агиографии и культурной памяти

Следует уточнить, что в отношении контактов с внешним миром ригоризм предписаний арльского епископа ахенское установление все же несколько смягчило. Цезарий, напомню, запрещал вообще любые контакты с мирянами обоих полов, лишь аббатиса может вести переговоры с монастырским провизором. Согласно Institutio sanctimonialium, канонисс «по необходимости» и «в оговоренное время» могли посещать родственники (propinqui) и ведущие дела их имения servi. Визитеров принимали в специально отведенном помещении (in loco videlicet ad hoc negotium constituto) в присутствии назначенных аббатисой «трех или четырех монахинь, наиболее подходящих по возрасту» (can. XX). Самой аббатисе также рекомендовалось уклоняться от общества, дружеских связей и бесед (familiaritates et sermocinationes (can. XIX)), ограничиваясь лишь неизбежным общением, например, с управляющим (questor ecclesiae) или с важными гостями в salutatorium (auditorium) или в своем доме (abbatissis mansio (can.IX)).

Другое важное отличие от Regula ad virgines Цезария – предписание заниматься каритативной деятельностью. В каком объеме допускался здесь контакт сестер с «бедными», сказать невозможно. Но если правило Цезария запрещало монахиням самим раздавать милостыню, то, согласно Institutio, канониссам регулярно выделялись деньги для этой цели. Кроме того, в рамках душеспасительной практики обитель оказывала гостеприимство нуждающимся и паломникам. Приют для них – hospitale pauperum – размещался «как полагается», т.е. за стенами монастыря у ворот, рядом с церковью, и один из клириков надзирал над ним. В его обязанности входило также распределение пожертвований, для чего выделялась десятая часть «даров, которые верующие приносили сестрам». Особо оговаривалось, что предназначенные для поддержания бедных средства (res pauperum, patrimonium pauperum) ни при каких обстоятельствах нельзя было использовать для собственных нужд (can. XXVIII).

Таким образом, все атрибуты провозглашенной Цезарием Арльским «свободной от греха территории» «святой общины», на первый взгляд, налицо. Это закрытая часть монастыря (claustra, claustra monasterii, septa monasterii), где канониссы ели, спали и молились в собственной церкви (Domus Dei, ecclesia); portaria охраняет всегда запертые ворота (porta) обители, внутри царит строгая дисциплина и взаимный контроль. Так предписаниями Institutio sanctimonialium создаются необходимые инструменты для изоляции общины от внешнего мира, контакт с которым ограничивается крайней необходимостью и, казалось бы, подробно регламентируется. Но при ближайшем рассмотрении этого регламента создается впечатление, будто канониссы живут в своего рода политическом и социальном вакууме. Прежде всего, никак не прописаны отношения с диоцезальными властями, а главное – нет ни слова о взаимоотношениях обители с основавшей ее семьей, о правах и возможностях (границах) последней вмешиваться в ее жизнь, об отношениях канонисс с их собственными семьями. Однако трудно вообразить, чтобы таких отношений не было или чтобы авторы ахенского установления не отдавали себе отчета в том, что любые имущественные и правовые дела обители и ее насельниц требовали этих контактов; община хранила memoria рода основателей и семей канонисс, следовательно, в интенсивности семейных связей также не приходится сомневаться318. Institutio, как видим, о многом просто умалчивает, оставляя простор для интерпретации своих довольно-таки абстрактных предписаний. От предложенной и нормативно обоснованной Цезарием Арльским модели общины, не нуждающейся в монашеской аскезе, осталась только внешняя оболочка, узнаваемая «форма», своим авторитетом легитимирующая жизненный уклад, принципам арльского епископа откровенно противоречащий.