Одиссей Фокс

Но Ане было совсем не до иронии. Услышав последнюю фразу, она стала похожа на маленькую девочку, на которую обрушилось большое горе.

— Убийца хотел, чтобы ты исчезла, но пытался устранить тебя чужими руками. Зачем ему прятаться? Есть только одна причина: он боится гнева твоего отца. Значит, твой убийца не Зевс, и круг подозреваемых становится невероятно узок. Но больше того, это значит, что убийца на грани обнаружения. Его план рухнул, его личность вот-вот станет ясна. И чтобы мы не открыли твоему отцу и всему миру, кто он — убийца будет вынужден явиться сюда и завершить дело сам.

— Когда? — только и спросила принцесса.

— Как только восстановится внешняя связь, и сигнал о ситуации дойдёт до убийцы, он придёт сюда. С минуты на минуту.

— Но кто, — прошептала Ана. — Арес меня любит, всегда любил. Всегда заботился. Афродита добрая. Отец просто возьмёт и уничтожит, он никогда не унизится до интриг. Мама… мама больше не может… и это же мама!

Девушка заплакала. Она устала мучаться и ждать смерти.

— Артемида… Аполлон…

Она закрыла ладонями лицо.

— Ты уже знаешь ответ. Твой разум знает больше, чем тебе сообщил.

— Я не понимаю! Объясни!

— Почему Шакрюк из всех кандидатов на спасение выбрал Мастера Мираби?

— Потому что он… он… — Ана захлебнулась пониманием, её расширенные глаза вспыхнули. — Может реконструировать память.

— Или, наоборот, разрушать её.

Ох.

— Кому подчиняется Шакрюк? Кому он официально и реально подчиняется?

— Солистару планеты… М-мне, — пробормотала принцесса без уверенности.

— Но ты не отдавала ему такой приказ?

— Нет. Не знаю. Не помню.

Одиссей понимающе улыбнулся.

— Сколько тебе лет, Ана?

Взгляд принцессы метался, кажется, она была на грани срыва. Нутряное чувство подсказывало ей правильный ответ, только он был слишком удивительный и слишком тяжёлый.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать… один? — она подняла на него потрясённые глаза.

— Ты уже вознеслась.

— Но как… я не понимаю…

— Твоё вознесение уже произошло, и сразу после него тебе стёрли память. Это была филигранная, мастерски проведённая операция. Стереть человеку память так, чтобы он не заметил изменения дат и мира вокруг себя — сложнее, чем можно подумать. Но Мираби справился, он и вправду мастер.

— Когда? — прошептала принцесса.

— Полгода назад. Именно после этого ты повсюду стала видеть смерть.

— Но как же я вознеслась, если я… не богиня? — всхлипнула девушка. — Я обычная. Я человек.

— Ты нет, — покачал головой Одиссей. — Она да.

— Она? — Ану потрясли его слова.

Одиссей встал рядом с девушкой и уставился в пустоту.

— Хватит прятаться, — потребовал он. — Ты достаточно её мучила. Ты обязана встретиться с ней лицом к лицу.

Освещение в здании разом погасло, будто кто-то изо всех сил не желал выходить на свет. В сгустившихся грозовых сумерках был слышен ворчащий гром, на горизонте сверкали молнии, гроза придвигалась всё ближе. Вокруг моросил холодный дождь. В панорамные окна было видно, как маленькие огоньки вспыхивают и носятся вверх — целители покидали Рассвет.

Бледный луч скользнул сверху-вниз, в полутьме обрисовался высокий, строгий силуэт. Он сгустился, стал почти непрозрачной, немного светящейся фигурой женщины — совершенной в каждой детали, с сильным взглядом печальных глаз. Казалось, она жила так долго и знает так много. Хотя на самом деле этой женщине было всего полгода.

— Афина, — кивнул детектив.

6

— Афина, — кивнул детектив.

— Одиссей.

Ана смотрела на своего бессмертного двойника одновременно отчаянно и кротко.

— Объясни, — прошептала она.

Богиня печально кивнула своей юной версии, и объяснила:

— Вознесение олимпиаров — это квантовый перенос сознания из телесной оболочки, в которой ты родился, в новое энергетическое тело, которое на порядки сильнее, быстрее, и заметно умнее. Это высшее достижение всех известных технологий, отец стал первым, кто испытал и пережил его. После перехода остаётся пустая оболочка, которую новорождённому олимпиару следует уничтожить — во избежание появления ложной связи, когда бессмертному кажется, что он существует одновременно в двух телах. Это приводит к безумию. Так произошло с нашей матерью, которая отказалась уничтожить свой исток.

— Я не знала этого.

— Нас считают детьми, и многое не говорят… до вознесения.

— Я не пустая оболочка, — выпрямившись, сказала Ана, и произнести это ей далось с трудом.

— Нет, не пустая, — ответила Афина, во всезнающих глазах которой была печаль. — Я должна была перейти, но я шагнула и осталась. Зависла в пропасти между. И раздвоилась.

— Это был сбой? Какая-то случайность?

— Какая-то закономерность, — начала отвечать богиня.

— Хочешь быть любим, научись любить, — закончили обе хором.

Улыбки осветили два таких похожих и настолько разных лица. Серые эмо-волосы Аны стали солнечно-рыжими, и на мгновение Одиссей увидел ту девушку-солнышко, которой она предстала перед ним в первые минуты знакомства, на Руси.

Улыбка на лице богини медленно угасла.

— Стать олимпиаром — значит отказаться от старого, несовершенного, человеческого, — сказала она. — И я должна была отказаться от бывшей себя, чтобы сделать шаг вперёд. Должна была. Но не сумела.