Амстердамские купцы достаточно умны, чтобы не повестись на бизнес-модель Ло. Бумажные деньги существуют за счет доверия к людям, их выпускающим, а с этим у Ло, как нетрудно догадаться, определенный дефицит. Тем не менее в Париже не обладают подобной проницательностью, а нужда в деньгах там сильнее. У Людовика XIV в результате непрестанного ведения войн и ошибочной убежденности в том, что на Версале сошелся клином белый свет, накопились изрядные долги. Долги для государства – что шоколад для детей: то, что кто-то изрядно переборщил, становится ясно лишь спустя какое-то время. С 1690 года национальная валюта обесценилась в 40 раз. Всей Европе очевидно, что задолженность Франции слишком велика.
Джон Ло видит в этом удачную возможность проявить себя. В 1708 году он представляет монарху свою концепцию не обеспеченной драгметаллами валюты. Тот отказывается, поскольку Ло – не католик. После кончины Короля-Солнца Ло вновь пытает счастья, на этот раз у атеиста – регента герцога Орлеанского, с которым он, по слухам, познакомился в игорном доме. Герцог, падкий на все возможные формы расточительства, оказывается перед выбором: переходить либо на режим строгой экономии, либо к выпуску бумажных денег – и принимает решение в пользу весьма нетрадиционного по тем меркам варианта. Второго мая 1716 года Ло, имея в распоряжении капитал в размере шести миллионов фунтов, основывает учреждение, впоследствии получившее название «Королевский банк», обладающее правом выпуска банкнот. В действительности банкноты эти являются чеками на инвестированное в банк золото и серебро и в принципе могут в любой момент быть вновь обменены на металл. Высший свет быстро оценил практическое преимущество бумажных денег перед их предшественником, луидором. Довольно скоро банкноты начинают принимать повсеместно.
Однако вложенные денежные средства отнюдь не хранятся в банке, а идут на погашение государственного долга и покрытие текущих госрасходов. Чтобы в головы населения даже не закрадывалась мысль о том, что новая валюта ничем не обеспечена, Ло учреждает Луизианскую, или Восточную, компанию, известную также как Миссисипская. Компания обретает ряд монопольных привилегий на осуществление торговли с заморскими французскими владениями и сулит большой доход за счет разработки якобы колоссальных золотых месторождений в Луизиане. Продавая акции Восточной компании, государство может уже сегодня взимать средства, расход которых будет впоследствии покрыт за счет новых поступлений (золота). Это повышает репутацию банкнот, поскольку за счет продажи акций в Королевский банк стекаются немалые суммы; в качестве дополнительного обеспечения учреждение всегда может сослаться на те бумаги, которые оставляет в собственном распоряжении. Они и впрямь могли бы быть обеспечены, если бы у берегов Миссисипи действительно обнаружили золото и акции в самом деле возымели бы какую-то цену (а вместе с ними и банковский капитал). По крайней мере, на тот момент казалось, что за банкнотами стоят почти что неиссякаемые золотые запасы.
Джону Ло удается добиться значительного повышения курса бумаг. Благодаря временному искусственному снижению предложения стоимость акций Восточной компании растет. Добившись этого, он выставляет на продажу новые акции. Однако полученные таким образом деньги идут вовсе не на поиски золота в Луизиане – что весьма разумно, ведь никакого золота там нет, – а на санацию государственного бюджета. Ло получает пост министра финансов и становится самым влиятельным после регента человеком в стране.
За счет резкого повышения курса вдруг образуются огромные богатства. Это вызывает невероятный ажиотаж. На старой бирже царит переполох, торги вскоре перемещаются под открытое небо, на Вандомскую площадь и к Отелю де Суассон. Стража стремится сохранить тишину хотя бы в ночное время. Ло, постоянно сулящему разработку все новых луизианских месторождений, удается пробудить интерес к покупке у широких кругов населения, сбывая все больше акций по все более высоким ценам. Приток денег – благословение для государственной казны. Экономика, прежде страдавшая от недостаточного финансирования, вдруг оказалась наилучшим образом обеспечена ликвидными средствами. Дешево доставшееся богатство влечет за собой снижение налогов, и страна чудесным образом вновь начинает процветать. Но, увы, подобный подъем никогда не длится долго, и уже в 1719 году такой экономически подкованный наблюдатель, как Вольтер, деликатно заметил, что биржевой бум имеет больше общего с фантазией, чем с реальностью, добавляя, что «в Париже и впрямь с ума посходили»[3].