Одиссей

В странствиях Одиссея есть два вектора: один направлен к дому, а другой – прочь от него. Центростремительная сила влечет его на Итаку, но на него действует и центробежная сила, которая тянет его к приключениям и новому опыту[157]. Если вам кажется, что поэма рассказывает лишь о возвращении домой – значит, вы не поняли ни Одиссея, ни Гомера. Тогда бы книга не прожила почти три тысячи лет. Суть истории – в диалектике между этими двумя силами. Любая диалектика заключается в напряжении между двумя полюсами. В этом напряжении создается нечто новое, в нем создается сам Одиссей. Ни один из полюсов в диалектическом противостоянии не может одержать окончательную победу, это верно и для «Одиссеи». Это закон жанра: когда теза противопоставляется антитезе, возникает синтез, еще один вектор. К сожалению, в наши дни принято понимать синтез как компромисс, хотя это не так. Синтез – это нечто новое, рождающееся в конфликте. Просто поразительно, что в современной культуре сплошь доминируют одномерные модели развития человека, ведь мы знаем, что многие факторы часто вступают в противоречие друг с другом. Психологические модели часто приходят к заключению, что один из полюсов непременно должен победить, не учитывая, что именно в динамике рождается новое. И в этом заключается слабость концепции срединного пути у Аристотеля.

Макинтайр сам намечает основные возражения[158]. Аристотель не видит пользы в конфликте. Гармония – его идеал, а конфликт приводит лишь к разрушению. Это касается и полиса, и индивида. По той же причине Аристотель недолюбливает античные трагедии. Больше всего претензий у него было к нетипичным героям Софокла, которых терзали внутренние и внешние противоречия человеческой жизни. Мелочи вроде взмаха крыльев бабочки приводят у Софокла к катастрофическим последствиям. Слабости характера подводят нас там, где мы совсем не ожидали. А некоторые силы природы оказываются непобедимы, совсем как Сцилла. «…Трагедия, как она понимается Аристотелем, не может приблизиться к гомеровскому прозрению, что трагический конфликт есть существенное условие человеческой жизни»[159]. Для Аристотеля трагический герой – это пример человеческой слабости и неудачи в развитии добродетели. Идею о том, что можно и до́лжно исправлять ошибки и недостатки человеческой души, мы находим в современной концепции человека – она лежит в основе психотерапии. Мы верим только в один из полюсов диалектического противопоставления. Существует постоянная конечная цель, которая заключается в счастье, здоровье и удовлетворенности. Путь к лучшей жизни можно обозначить линиями дорожной разметки и указателями – и в данном случае неважно, нацелена психотерапия на положительные или отрицательные аспекты нашего душевного здоровья. В какой момент психология отказалась от трагедий Софокла и заменила их маниакальным составлением списков вроде «Пять шагов к счастливой жизни»? Разумеется, и Мишел, и Дакворт из лучших побуждений предлагали советы о том, как развить самоконтроль и твердость характера. Они похожи на детей, которые в ненастную ночь спрятались под одеялом и принялись мечтать о безоблачно счастливой жизни. Но это всегда лишь мечта. Жизнь всегда заканчивается плохо: мы умираем. Прекращаем существовать. Исчезаем. И на будущий год не выйдет никаких сиквелов и приквелов. Но в тот краткий миг, пока мы живем, жизнь восхитительна, хотя и не целиком похожа на солнечный летний день. Мы переживаем потери и поражения, нам приходится страдать. Все это входит в комплект. Но даже в трагических событиях содержится крупица мудрости. Я бесконечно благодарен за то, что мне выпало счастье жить. Лесной бог Силен у Ницше ошибается. Самое лучшее – не никогда не рождаться. Я бы расстроился. Не потому, что моя жизнь безоблачна благодаря «пяти шагам» к идеальному летнему отпуску, счастливому браку и блестящей карьере, но по той же причине, по которой Одиссей покидает Калипсо. Лучше краткая жизнь, заканчивающаяся смертью, чем гармония в вечности.