Одиссея

К морю и к ждавшему нас на песке кораблю собралися
Все мы и, сдвинувши черный корабль на священные воды,
Мачту на нем утвердили и к ней паруса привязали.
Взявши барана и овцу с собой, на корабль совокупно
⁵ Все мы взошли, сокрушенные горем, лиющие слезы.
Был нам по темным волнам провожатым надежным попутный[862]
Ветер, пловцам благовеющий друг, парусов надуватель,
Послан приветноречивою,[863] светлокудрявой богиней;
Все корабельные снасти порядком убрав, мы спокойно
¹⁰ Плыли; корабль наш бежал, повинуясь кормилу[864] и ветру.
Были весь день паруса путеводным дыханием полны.
Солнце тем временем село, и все потемнели дороги.

Скоро пришли мы к глубокотекущим водам Океана;
Там киммериян печальная область, покрытая вечно[865]
¹⁵ Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет
Оку людей там лица лучезарного Гелиос, землю ль
Он покидает, всходя на звездами обильное небо,
С неба ль, звездами обильного, сходит, к земле обращаясь;
Ночь безотрадная там искони окружает живущих.
²⁰ Судно, прибыв, на песок мы встащили; барана и овцу
Взяли с собой и пошли по течению вод Океана
Берегом к месту, которое мне указала Цирцея.

Дав Перимеду держать с Эврилохом зверей, обреченных
В жертву, я меч обнажил медноострый и, им ископавши
²⁵ Яму глубокую, в локоть один шириной и длиною,[866]
Три совершил возлияния мертвым, мной призванным вместе:
Первое смесью медвяной, второе вином благовонным,
Третье водой и, мукою ячменною все пересыпав,
Дал обещанье безжизненно веющим теням усопших:
³⁰ В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертву
Им принести и в зажженный костер драгоценностей много
Бросить; Тирезия ж более прочих уважить, особо
Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши.
Дав обещанье такое и сделав воззвание к мертвым,
³⁵ Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал;
Черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою
Души усопших, из темныя бездны Эрева поднявшись:[867]
Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев,[868]
Дев молодых, о утрате недолгия жизни скорбящих,
⁴⁰ Бранных мужей, медноострым копьем пораженных смертельно
В битве и брони, обрызганной кровью, еще не сложивших.
Все они, вылетев вместе бесчисленным роем из ямы,
Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным.
Кликнув товарищей, им повелел я с овцы и с барана,[869]
⁴⁵ Острой зарезанных медью, лежавших в крови перед нами,
Кожу содрать и, огню их предавши, призвать громогласно
Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону.
Сам же я меч обнажил изощренный и с ним перед ямой
Сел, чтоб мешать приближаться безжизненным теням усопших
⁵⁰ К крови, пока мне ответа не даст вопрошенный Тирезий.

Прежде других предо мною явилась душа Эльпенора;[870]
Бедный, еще не зарытый, лежал на земле путеносной.
Не был он нами оплакан; ему не свершив погребенья,
В доме Цирцеи его мы оставили: в путь мы спешили.
⁵⁵ Слезы я пролил, увидя его; состраданье мне душу проникло.
Голос возвысив, я мертвому бросил крылатое слово:
“Скоро же, друг Эльпенор, очутился ты в царстве Аида!
Пеший проворнее был ты, чем мы в корабле быстроходном”.

Так я сказал; простонавши печально, мне так отвечал он:
⁶⁰ “О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей многославный,
Демоном злым погублен я и силой вина несказанной;
Крепко на кровле заснув, я забыл, что назад надлежало
Прежде пойти, чтоб по лестнице с кровли высокой спуститься;[871]
Бросясь вперед, я упал и, затылком ударившись оземь,
⁶⁵ Кость изломал позвоночную; в область Аида мгновенно
Дух отлетел мой. Тебя же любовью к отсутственным милым,
Верной женою, отцом, воспитавшим тебя, и цветущим
Сыном, тобой во младенческих летах оставленным дома,
Ныне молю (мне известно, что, область Аида покинув,
⁷⁰ Ты в корабле возвратишься на остров Цирцеи) — о! вспомни,
Вспомни тогда обо мне, Одиссей благородный, чтоб не был
Там не оплаканный я и безгробный оставлен, чтоб гнева
Мстящих богов на себя не навлек ты моею бедою.
Бросивши труп мой со всеми моими доспехами в пламень,
⁷⁵ Холм гробовой надо мною насыпьте близ моря седого;
В памятный знак же о гибели мужа для поздних потомков
В землю на холме моем то весло водрузите, которым
Некогда в жизни, ваш верный товарищ, я волны тревожил”.

Так говорил Эльпенор, и, ему отвечая, сказал я:
⁸⁰ “Все, злополучный, как требуешь, мною исполнено будет”.

Так мы, печально беседуя, друг подле друга сидели,
Я, отгоняющий тени[872] от крови мечом обнаженным,
Он, говорящий со мною, товарища прежнего призрак.
Вдруг подошло, я увидел, ко мне привиденье умершей
⁸⁵ Матери милой моей Антиклеи, рожденной великим
Автоликоном, — ее меж живыми оставил я дома,
В Трою отплыв. Я заплакал, печаль мне проникнула душу;
Но и ее, сколь ни тяжко то было душе, не пустил я
К крови: мне не дал ответа еще прорицатель Тирезий.

⁹⁰ Скоро предстал предо мной и Тирезия Фивского образ;
Был он с жезлом золотым, и меня он узнал и сказал мне:
“Что, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,[873]
Что, злополучный, тебя побудило, покинув пределы
Светлого дня, подойти к безотрадной обители мертвых?
⁹⁵ Но отслонися от ямы и к крови мечом не препятствуй
Мне подойти, чтоб, напившися, мог я по правде пророчить”.[874]

Так он сказал; отслоняся от ямы, я меч среброгвоздный
Вдвинул в ножны; а Тирезий, напившися черныя крови,
Слово ко мне обратил и сказал мне, по правде пророча:
¹⁰⁰ “Царь Одиссей, возвращения сладкого в дом свой ты жаждешь.[875]
Бог раздраженный его затруднит несказанно, понеже
Гонит тебя колебатель земли Посидон; ты жестоко[876]
Душу разгневал его ослеплением милого сына.
Но, и ему вопреки, и беды повстречав, ты достигнуть
¹⁰⁵ Можешь отечества, если себя обуздаешь и буйных
Спутников; с ними ты к острову знойной[877] Тринакрии, бездну
Темно-лазурного моря измерив, корабль приведешь свой;
Тучных быков[878] и волнистых баранов пасет там издавна
Гелиос светлый, который все видит, все слышит, все знает.[879]
¹¹⁰ Будешь в Итаке, хотя и великие бедствия встретишь,[880]
Если воздержишься руку поднять на стада Гелиоса;
Если же руку подымешь на них, то пророчу погибель
Всем вам: тебе, кораблю и сопутникам; сам ты избегнешь[881]
Смерти, но бедственно в дом возвратишься, товарищей в море[882]
¹¹⁵ Всех потеряв, на чужом корабле, и не радость там встретишь:
Буйных людей там найдешь ты, твое достоянье губящих,
Мучащих дерзким своим сватовством Пенелопу, дарами
Брачными ей докучая; ты им отомстишь. Но когда ты,
Праведно мстя, женихов, захвативших насильственно дом твой,
¹²⁰ В нем умертвишь иль обманом, иль явною силой — покинув
Царский свой дом и весло корабельное взявши, отправься
Странствовать снова и странствуй, покуда людей не увидишь,[883]
Моря не знающих, пищи своей никогда не солящих,[884]
Также не зревших еще ни в волнах кораблей быстроходных,
¹²⁵ Пурпурногрудых,[885] ни весел, носящих, как мощные крылья,
Их по морям, — от меня же узнай несомнительный признак:
Если дорогой ты путника встретишь и путник тот спросит:
“Что за лопату несешь на блестящем плече, иноземец?” —
В землю весло водрузи — ты окончил свое роковое,[886]
¹³⁰ Долгое странствие. Мощному там Посидону принесши
В жертву барана, быка и свиней оплодителя вепря,[887]
В дом возвратись и великую дома сверши экатомбу
Зевсу и прочим богам, беспредельного неба владыкам,
Всем по порядку. И смерть не застигнет тебя на туманном
¹³⁵ Море; спокойно и медленно к ней подходя, ты кончину[888]
Встретишь, украшенный старостью светлой, своим и народным
Счастьем богатый. И сбудется все, предреченное мною”.

Так говорил мне Тирезий; ему отвечая, сказал я:
“Старец, пускай совершится, что мне предназначили[889] боги.
¹⁴⁰ Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:
Матери милой я вижу отшедшую душу; близ крови
Тихо сидит неподвижная тень и как будто не смеет
Сыну в лицо поглядеть и завесть разговор с ним. Скажи мне,
Старец, как сделать, чтоб мертвая сына живого узнала?”

¹⁴⁵ Так я его вопросил, и, ответствуя, так мне сказал он:
“Легкое средство на это в немногих словах я открою:
Та из безжизненных теней, которой приблизиться к крови
Дашь ты, разумно с тобою начнет говорить; но безмолвно
Та от тебя удалится, которой ты к крови не пустишь”,

¹⁵⁰ С сими словами обратно отшедши в обитель Аида,
Скрылась душа прорицателя, мне мой сказавшая жребий.
Я ж неподвижно остался на месте; но ждал я недолго;
К крови приблизилась мать, напилася и сына узнала.
С тяжким вздохом она мне крылатое бросила слово:
¹⁵⁵ “Как же, мой сын, ты живой мог проникнуть в туманную область
Ада? Здесь все ужасает живущего; шумно бегут здесь
Страшные реки, потоки великие; здесь Океана
Воды глубокие льются; никто переплыть их не может
Сам; то одним кораблям крепкозданным возможно. Скажи же,
¹⁶⁰ Прямо ль от Трои с своим кораблем и с своими людьми ты,
По морю долго скитавшися, прибыл сюда? Неужели
Все не видал ни Итаки, ни дома отцов, ни супруги?”

Так говорила она, и, ответствуя, так ей сказал я:
“Милая мать, приведен я к Аиду нуждой всемогущей;
¹⁶⁵ Душу Тирезия Фивского мне вопросить надлежало.
В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны
Нашей еще не видал, бесприютно скитаюсь повсюду
С самых тех пор, как с великим царем Агамемноном поплыл
В град Илион, изобильный конями, на гибель троянам.
¹⁷⁰ Ты ж мне скажи[890] откровенно, какою из Парк непреклонных
В руки навек усыпляющей смерти была предана ты?
Медленно ль тяжким недугом? Иль вдруг Артемида богиня
Тихой стрелою своею тебя без болезни убила?
Также скажи об отце и о сыне, покинутых мною:
¹⁷⁵ Царский мой сан сохранился ли им? Иль другой уж на место[891]
Избран мое и меня уж в народе считают погибшим?
Также скажи мне, что делает дома жена Пенелопа?
С сыном ли вместе живет, неизменная в верности мужу?
Иль уж с каким из ахейских владык сочеталася браком?”

¹⁸⁰ Так я ее вопросил; Антиклея мне так отвечала:
“Верность тебе сохраняя, в жилище твоем Пенелопа[892]
Ждет твоего возвращенья с тоскою великой и тратит[893]
Долгие дни и бессонные ночи в слезах и печали;
Царский твой сан никому от народа не отдан;[894] бесспорно,
¹⁸⁵ Дома своим Телемак достояньем владеет,[895] пирами
Всех угощает, как то облеченному саном высоким
Следует; все и его угощают. Лаэрт же не ходит
Более в город; он в поле далеко живет, не имея
Там ни одра, ни богатых покровов, ни мягких подушек;
¹⁹⁰ Дома в дождливое зимнее время он вместе с рабами
Спит на полу у огня, покровенный одеждой убогой;
В летнюю ж знойную пору иль поздней порою осенней[896]
Всюду находит себе на земле он в саду виноградном
Ложе из листьев опалых, насыпанных мягкою грудой.
¹⁹⁵ Там он лежит, и вздыхает, и сердцем крушится, и плачет,
Все о тебе помышляя; и старость его безотрадна.
Кончилось так и со мной; и моя совершилась судьбина.
Но не сестра Аполлонова с луком тугим Артемида
Тихой стрелою своею меня без болезни убила,
²⁰⁰ Также не медленный, мной овладевший недуг, растерзавши
Тело мое, из него изнуренную душу исторгнул:
Нет; но тоска о тебе, Одиссей, о твоем миролюбном
Нраве и разуме светлом до срока мою погубила
Сладостно-милую жизнь”. И умолкла она. Увлеченный
²⁰⁵ Сердцем, обнять захотел я отшедшую матери душу;
Три раза руки свои к ней, любовью стремимый, простер я,[897]
Три раза между руками моими она проскользнула
Тенью иль сонной мечтой, из меня вырывая стенанье.

Ей наконец, сокрушенный, я бросил крылатое слово:
²¹⁰ “Милая мать, для чего, из объятий моих убегая,
Мне запрещаешь в жилище Аида прижаться к родному
Сердцу и скорбною сладостью плача с тобой поделиться?
Иль Персефона могучая вместо тебя мне прислала
Призрак пустой, чтоб мое усугубить великое горе?”

²¹⁵ Так говорил я; мне мать благородная[898] так отвечала:
“Милый мой сын, злополучнейший между людьми, Персефона,
Дочь громовержца, тебя приводить в заблужденье не мыслит.
Но такова уж судьбина всех мертвых, расставшихся с жизнью.
Крепкие жилы уже не связуют ни мышц, ни костей их;
²²⁰ Вдруг истребляет пронзительной силой огонь погребальный
Все, лишь горячая жизнь охладелые кости покинет:
Вовсе тогда, улетевши, как сон, их душа исчезает.
Ты же на радостный свет поспеши возвратиться; но помни,
Что я сказала, чтоб все повторить при свиданье супруге”.

²²⁵ Так, собеседуя, мы говорили. Тогда мне явились[899]
Призраки жен — их прислала сама Персефона; то были
В прежнее время супруги и дочери славных героев;
Черную кровь обступили они, подбежав к ней толпою;
Я же обдумывал, как бы мне их вопросить почередно
²³⁰ Каждую; вот что удобнейшим мне наконец показалось:
Меч длинноострый немедля схватил и, его обнаживши,
К крови приблизиться им не дозволил я всею толпою;
Друг за другом они по одной подходили и имя
Мне называли свое; и расспрашивать каждую мог я.

²³⁵ Прежде других подошла благороднорожденная Тиро,
Дочь Салмонеева, славная в мире супруга Крефея,
Сына Эолова; все о себе мне она рассказала:
Сердце свое Энипеем, рекою божественно светлой,
Между реками земными прекраснейшей, Тиро пленила;
²⁴⁰ Часто она посещала прекрасный поток Энипея;
В образ облекся его Посидон земледержец, чтоб с нею
В устье волнистокипучем реки сочетаться любовью;
Воды пурпурные встали горой и, слиявшись прозрачным
Сводом над ними, сокрыли от взоров и бога и деву.
²⁴⁵ Девственный пояс ее развязал он, ей очи смеживши[900]
Сном; и когда, распаленный, свое утолил вожделенье,
За руку взял, и по имени назвал ее, и сказал ей:
“Радуйся, богом любимая! Прежде чем полный свершится
Год, у тебя два прекрасные сына родятся (бесплоден
²⁵⁰ С богом союз не бывает), и их воспитай ты с любовью.
Но, возвратяся к домашним, мое называть им страшися
Имя; тебе же откроюсь: я бог Посидон земледержец”.
Так он сказав, погрузился в морское глубокое лоно.
В срок от нее близнецы Пелиас и Нелей родилися;
²⁵⁵ Слуги могучие Зевса эгидоносителя были
Оба они; обладая стадами баранов, в Иолхосе
Тучнополянистом жил Пелиас; а Нелей жил в песчаном
Пилосе. Но от Крефея еще родились у прекрасной
Тиро Эзон, и Ферит, и могучий ездок Амифаон.

²⁶⁰ После нее мне предстала Асопова дочь Антиопа.[901]
Гордо хвалилась она, что объятия Дий отворил ей:
Были плодом их любви Амфион и Цетос; положили
Первое Фив семивратных они основанье[902] и много
Башен воздвигли кругом, поелику в широкоравнинных
²⁶⁵ Фивах они, и могучие, жить не могли б без ограды.

Амфитрионову после узрел я супругу Алкмену;[903]
Сына Иракла, столь славного силой и мужеством львиным,
Зевсу она родила, целомудренно[904] с ним сочетавшись.

После явилась Мегара;[905] Креон, необузданно смелый,
²⁷⁰ Был ей отцом; а супругом Иракл, в испытаниях твердый.

Вслед за Мегарой предстала Эдипова мать Эпикаста;[906]
Страшно-преступное дело в незнанье она совершила,
С сыном родным, умертвившим отца, сочетавшися браком.
Скоро союз святотатный открыли бессмертные людям.
²⁷⁵ Гибелью царствовать в Кадмовом доме, в возлюбленных Фивах
Был осужден от Зевеса Эдип, безотрадный страдалец,
Но Эпикаста Аидовы двери сама отворила:[907]
Петлю она роковую к бревну потолка прикрепивши,
Ею плачевную жизнь прервала; одинок он остался
²⁸⁰ Жертвой терзаний от скликанных матерью страшных Эриний.

После явилась Хлорида; ее красотою пленяся,
Некогда с ней сочетался Нелей, дорогими дарами
Деву прельстивший;[908] был царь Амфион Иазид, Орхомена
Града минийского славный властитель, отец ей; царица
²⁸⁵ Пилоса, бодрых она сыновей даровала Нелею:
Нестора, Хромия, жадного почестей Периклимена;
После Хлорида и дочь родила, многославную Перу,
Дивной красы; женихи отовсюду сошлись, но тому лишь
Дочь непреклонный Нелей назначал, кто быков круторогих[909]
²⁹⁰ С поля Филакии сгонит, отняв у царя Ификлеса
Силой все стадо его. Беспорочный взялся прорицатель
Смелое дело свершить; но ему положили преграду
Злая судьба, и темничные узы, и пастыри стада.
Но когда миновалися месяцы, дни пробежали и годы,[910]
²⁹⁵ Круг совершился и Оры весну привели, — Ификлесу
Тайны богов он открыл; Ификлесова сила святая
Узы его прервала, и исполнилась воля Зевеса.

Славная Леда, супруга Тиндара, потом мне явилась;
Ей родилися от брака с Тиндаром могучим два сына:
³⁰⁰ Коней смиритель Кастор и боец Полидейк многосильный.[911]
Оба землею они жизнедарною взяты живые;
Оба и в мраке подземном честимы Зевесом; вседневно
Братом сменяется брат; и вседневно, когда умирает
Тот, воскресает другой; и к бессмертным причислены оба.

³⁰⁵ Ифимедею, жену Алоэя, потом я увидел;
С ней сочетался, — хвалилась она, — Посидон земледержец;
Были плодом их союза два сына (но краток был век их):
Отос божественный с славным везде на земле Эфиальтом.
Щедрая, станом всех выше людей их земля возрастила;
³¹⁰ Всех красотой затмевали они, одному Ориону
В ней уступая; и оба, едва девяти лет достигнув,
В девять локтей толщиной, вышиною же в тридевять были.
Дерзкие стали бессмертным богам угрожать, что Олимп их
Шумной войной потрясут и губительным боем взволнуют;
³¹⁵ Оссу на древний Олимп[912] взгромоздить, Пелион многолесный
Взбросить на Оссу они покушались, чтоб приступом небо
Взять, и угрозу б они совершили, когда бы достигли
Мужеской силы; но сын громовержца, Латоной рожденный,
Прежде, чем младости пух отенил их ланиты и первый
³²⁰ Волос пробился на их подбородке, сразил их обоих.

Федру я видел, Прокриду; явилась потом Ариадна,[913]
Дочь кознодея Миноса:[914] из Крита бежать с ним в Афины
Деву прекрасную бодрый Тезей убедил; но не мог он
С ней насладиться любовью; убила ее Артемида
³²⁵ Тихой стрелой, наущенная Вакхом, на острове Дие.
Видел я Меру,[915] Климену, злодейку жену Эрифилу,[916]
Гнусно предавшую мужа, прельстясь золотым ожерельем...
Всех их, однако, я счесть не могу; мне не вспомнить, какие
Там мне явилися жены и дочери древних героев;
³³⁰ Целой бы ночи не стало на то; уж пора мне предаться
Сну, удаляся ль на быстрый корабль ваш к товарищам бодрым,
Здесь ли оставшись; а вы мой отъезд учредите с богами”.

Так говорил Одиссей, — все другие сидели безмолвно[917]
В светлой палате, и было у всех очаровано сердце.
³³⁵ Тут белорукая слово к гостям обратила Арета:
“Что, феакияне, скажете? Станом, и видом, и силой
Разума всех изумляет нас гость чужеземный. Хотя он
Собственно мой гость,[918] но будет ему угощенье от всех нас;
В путь же его отсылать не спешите; нескупо дарами
³⁴⁰ Должно его, претерпевшего столько утрат, наделить нам:
Много у всех вас, по воле бессмертных, скопилось богатства”.

Тут поднялся Эхеней, благородного племени старец,[919]
Ранее всех современных ему феакиян рожденный.
“С нашим желаньем, друзья, — он сказал, — и намереньем нашим
³⁴⁵ Слово разумной царицы согласно; ему покориться
Должно, а царь Алкиной пусть на деле то слово исполнит”.

Кончил. Ответствовал так Алкиной благородному старцу:
“Будет, что сказано, мною на деле исполнено так же
Верно, как то, что я жив и что царь я в земле феакиян
³⁵⁰ Веслолюбивых. Но странник, хотя и безмерно спешит он
В путь, подождет до утра, чтоб имели мы время подарки
Наши собрать; отправленье в отчизну его есть забота
Общая всем вам, моя ж наипаче: я здесь повелитель”.

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:[920]
³⁵⁵ “Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,
Если б и целый здесь год продержать вы меня захотели,
Мой учреждая отъезд и дары для меня собирая,
Я согласился б остаться, понеже мне выгодно будет
С полными в милую землю отцов возвратиться руками.
³⁶⁰ Больше почтен и с живейшею радостью принят я буду
Всеми, кто встретит меня при моем возвращенье в Итаку”.

Он умолкнул; ему Алкиной отвечал дружелюбно:
“Царь Одиссей, мы, внимая тебе, не имеем обидной
Мысли, чтоб был ты хвастливый обманщик, подобный
³⁶⁵ Многим бродягам, которые землю обходят, повсюду
Ложь рассевая в нелепых рассказах о виденном ими.
Ты не таков; ты возвышен умом и пленителен речью.
Повесть прекрасна твоя; как разумный певец, рассказал ты
Нам об ахейских вождях и о собственных бедствиях; кончить
³⁷⁰ Должен, однако, ты повесть. Скажи ж, ничего не скрывая,
Видел ли там ты кого из могучих товарищей бранных,
Бывших с тобой в Илионе и черную встретивших участь?
Ночь несказанно долга; и останется времени много[921]
Всем нам для сна безмятежного. Кончи ж начатую повесть;
³⁷⁵ Слушать тебя я готов до явления светлой денницы,
Если рассказывать нам о напастях своих согласишься”.

Так говорил он; ответствовал так Одиссей хитроумный:
“Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,
Время на все есть; свой час для беседы, свой час для покоя;
³⁸⁰ Если, однако, желаешь теперь же дослушать рассказ мой,
Я повинуюсь и все расскажу, что печального после
Я претерпел: как утратил последних сопутников; также
Кто из аргивян, избегши погибели в битвах троянских,
Пал от убийцы, изменой жены, при возврате в отчизну.

³⁸⁵ После того как рассеяться призракам жен Персефона,
Ада царица, велела и все, разлетевшись, пропали —
Тень Агамемнона, сына Атреева, тихо и грустно[922]
Вышла; и следом за нею все тени товарищей, падших
В доме Эгиста с Атридом, с ним вместе постигнутых роком.
³⁹⁰ Крови напившись, меня во мгновенье узнал Агамемнон.
Тяжко, глубоко вздохнул он; заплакали очи; простерши
Руки, он ими ко мне прикоснуться хотел, но напрасно:
Руки не слушались: не было в них уж ни сил, ни движенья,
Некогда члены могучего тела его оживлявших.
³⁹⁵ Слезы я пролил, увидя его; состраданье проникло[923]
Душу мне; мертвому другу я бросил крылатое слово:
“Сын Атреев, владыка людей, государь Агамемнон,
Паркой какою ты в руки навек усыпляющей смерти
Предан? В волнах ли тебя погубил Посидон с кораблями,
⁴⁰⁰ Бурею бездну великую всю всколебавши? На суше ль
Был умерщвлен ты рукою врага, им захваченный в поле,[924]
Где нападал на его криворогих быков[925] и баранов,
Или во граде, где жен похищал[926] и сокровища грабил?”

Так вопросил я его, и, ответствуя, так мне сказал он:
⁴⁰⁵ “О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный!
Нет, не в волнах с кораблями я был погублен Посидоном,
Бурные волны воздвигшим на бездне морской; не на суше
Был умерщвлен я рукою противника явного в битве;
Тайно Эгист приготовил мне смерть и плачевную участь;
⁴¹⁰ С гнусной женою моей заодно, у себя на веселом
Пире убил он меня, как быка убивают при яслях;
Так я погиб, и товарищи верные вместе со мною
Были зарезаны все, как клычистые вепри, которых
В пышном дому гостелюбца, скопившего много богатства,
⁴¹⁵ Режут на складочный пир, на роскошный обед иль на свадьбу.
Часто без страха видал ты, как гибли могучие мужи
В битве, иной одиноко, иной в многолюдстве сраженья, —
Здесь же пришел бы ты в трепет, от страха бы обмер, увидя,
Как меж кратер пировых, меж столами, покрытыми брашном,
⁴²⁰ Все на полу мы, дымящемся нашею кровью, лежали.
Громкие крики Приамовой дочери, юной Кассандры,[927]
Близко услышал я: нож ей во грудь[928] Клитемнестра вонзала
Подле меня; полумертвый лежа на земле, попытался[929]
Хладную руку к мечу протянуть я: она равнодушно
⁴²⁵ Взор отвратила и мне, отходящему в область Аида,
Тусклых очей и мертвеющих уст запереть не хотела.
Нет ничего отвратительней, нет ничего ненавистней
Дерзко-бесстыдной жены, замышляющей хитро такое
Дело, каким навсегда осрамилась она, приготовив
⁴³⁰ Мужу, богами ей данному,[930] гибель. В отечество думал
Я возвратиться на радость возлюбленным детям и ближним —
Злое, напротив, замысля, кровавым убийством злодейка
Стыд на себя навлекла и на все времена посрамила
Пол свой и даже всех жен, поведеньем своим беспорочных”.

⁴³⁵ Так говорил Агамемнон; ему отвечая, сказал я:[931]
“Горе! Конечно, Зевес громовержец потомству Атрея
Быть навсегда предназначил игралищем бедственных женских
Козней; погибло немало могучих мужей от Елены;
Так и тебе издалека устроила смерть Клитемнестра”.

⁴⁴⁰ Выслушав слово мое, мне ответствовал царь Агамемнон:
“Слишком доверчивым быть, Одиссей, берегися с женою;
Ей открывать простодушно всего, что ты знаешь, не должно;
Вверь ей одно, про себя сохрани осторожно другое.
Но для тебя, Одиссей, от жены не опасна погибель;
⁴⁴⁵ Слишком разумна и слишком незлобна твоя Пенелопа,
Старца Икария дочь благонравная; в самых цветущих
Летах, едва сопряженный с ней браком, ее ты покинул,
В Трою отплыв, и грудной, лепетать не умевший, младенец
С ней был оставлен тогда; он, конечно, теперь заседает
⁴⁵⁰ В сонме мужей; и отец, возвратясь, с ним увидится; нежно
К сердцу родителя сам он, как следует сыну, прижмется...
Мне ж кознодейка жена не дала ни одним насладиться
Взглядом на милого сына; я был во мгновенье зарезан.
Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что скажу я:[932]
⁴⁵⁵ Скрой возвращенье свое и войди с кораблем неприметно
В пристань Итаки: на верность жены полагаться опасно.
Сам же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:
Мог ли ты что-нибудь сведать о сыне моем? Не слыхал ли,
Где он живет? В Орхомене ль? В песчаном ли Пилосе? В Спарте ль[933]
⁴⁶⁰ Светлопространной у славного дяди, царя Менелая?
Ибо не умер еще на земле мой Орест благородный”.

Так вопросил Агамемнон; ему отвечая, сказал я:
“Царь Агамемнон, о сыне твоем ничего я не знаю;
Где он и жив ли, сказать не могу; пустословие вредно”.
⁴⁶⁵ Так мы, о многом минувшем беседуя, друг подле друга
Грустно сидели, и слезы лилися по нашим ланитам.

Тень Ахиллеса, Пелеева сына, потом мне явилась;[934]
С ним был Патрокл, Антилох беспорочный и сын Теламонов
Бодрый Аякс, меж ахейцами мужеским видом и силой
⁴⁷⁰ После Пелеева сына великого всех превзошедший.
Тень быстроногого внука Эакова, став предо мною,
Мне, возрыдавши, крылатое бросила слово: “Зачем ты
Здесь, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный?
Что, дерзновенный, какое великое дело замыслил?
⁴⁷⁵ Как проникнул в пределы Аида, где мертвые только
Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?”

Так он спросил у меня, и, ему отвечая, сказал я:
“О Ахиллес, сын Пелеев, меж всеми данаями первый,
Здесь я затем, чтоб Тирезий слепец прорицатель открыл мне
⁴⁸⁰ Способ вернейший моей каменистой Итаки достигнуть;
В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны
Милой еще не видал; я скитаюсь и бедствую. Ты же
Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем
Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили;
⁴⁸⁵ Здесь же, над мертвыми царствуя,[935] столь же велик ты, как в жизни
Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный”.

Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая:
“О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;
Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
⁴⁹⁰ Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.
Ты же о сыне известием душу теперь мне порадуй.
Был ли в сраженье мой сын? Впереди ли у всех он сражался?[936]
Также скажи, Одиссей, не слыхал ли о старце Пелее?
⁴⁹⁵ Все ли по-прежнему он повелитель земли мирмидонской?
Иль уж его и в Элладе и Фтии честить перестали,
Дряхлого старца, без рук и без ног,[937] изнуренного в силах?
В области дня уж защитником быть для него не могу я;
Ныне уж я не таков, как бывало, когда в отдаленной
⁵⁰⁰ Трое губил ополченья и грудью стоял за ахеян.
Если б таким хоть на миг я в жилище отцовом явился,
Ужас бы сильная эта рука навела там на многих,
Власти Пелея не чтущих и старость его оскорбивших”.[938]

Так говорил Ахиллес, и, ему отвечая, сказал я:
⁵⁰⁵ “Сведать не мог ничего я о старце Пелее великом;
Но о твоем благородном, возлюбленном Неоптолеме
Все, Ахиллес, как желаешь, тебе расскажу я подробно.
Сам я его в корабле крутобоком моем от Скироса
Морем привез к меднолатным данаям в троянскую землю;
⁵¹⁰ Там на советах вождей о судьбе Илиона всегда он
Голос свой прежде других подавал и в разумных сужденьях
Мною одним лишь и Нестором мудрым бывал побеждаем.
В поле ж троянском широком, где гибельной медью мы бились,
Он никогда близ дружин и в толпе не хотел оставаться;
⁵¹⁵ Быстро вперед выбегал он один, упреждая храбрейших;
Много врагов от него в истребительной битве погибло;
Я ж не могу ни назвать, ни исчислить, сколь много народа
В крае троянском побил он, где грудью стоял за аргивян.
Так Эврипила, Телефова сына, губительной медью
⁵²⁰ Он ниспроверг, и кругом молодого вождя все кетейцы
Пали его, златолюбия женского бедственной жертвой.
После Мемнона, подобного богу, был всех он прекрасней.
В чрево коня, сотворенного чудно Эпеосом, скрыться
Был он с другими вождями назначен; а двери громады[939]
⁵²⁵ Мне отворять, затворять и стеречь поручили ахейцы.
Все, при вступлении в конские недра, вожди отирали
Слезы с ланит, и у каждого руки и ноги тряслися;
В нем же едином мои никогда не подметили очи
Страха; не помню, чтоб он от чего побледнел, содрогнулся
⁵³⁰ Или заплакал. Не раз убеждал он меня из затвора
Дать ему выйти и, стиснув одною рукою двуострый
Меч, а другою обитое медью копье, порывался
В бой на троян. А когда был разрушен Приамов великий
Град, он с богатой добычей, с дарами почетными поплыл
⁵³⁵ В край свой, ни издали метким копьем, ни вблизи длинноострой
Медью меча не пронзенный ни разу, как часто бывает
В жарком бою, где убийство кипит и Арей веселится”.

Так говорил я: душа Ахиллесова с гордой осанкой
Шагом широким, по ровному Асфодилонскому лугу[940]
⁵⁴⁰ Тихо пошла, веселяся великою славою сына.

Души других знаменитых умерших явились; со мною
Грустно они говорили о том, что тревожило сердце
Каждому; только душа Теламонова сына Аякса
Молча стояла вдали, одинокая, все на победу[941]
⁵⁴⁵ Злобясь мою, мне отдавшую в стане аргивян доспехи
Сына Пелеева. Лучшему между вождей повелела
Дать их Фетида; судили трояне; их суд им Афина
Тайно внушила... Зачем, о, зачем одержал я победу,
Мужа такого низведшую в недра земные? Погиб он,
⁵⁵⁰ Бодрый Аякс, и лица красотою, и подвигов славой
После великого сына Пелеева всех превзошедший.
Голос возвысив, ему я сказал миротворное слово:
“Сын Теламонов, Аякс знаменитый, не должен ты, мертвый,
Доле со мной враждовать, сокрушаясь о гибельных, взятых
⁵⁵⁵ Мною оружиях; ими данаям жестокое боги
Зло приключили: ты, наша твердыня, погиб; о тебе мы
Все, как о сыне могучем Пелея, всечасно крушились,
Раннюю смерть поминая твою; в ней никто не виновен,
Кроме Зевеса, постигшего рать копьеносных данаев
⁵⁶⁰ Страшной бедою; тебя он судьбине безвременно предал.
Но подойди же, Аякс; на мгновенье беседой с тобою
Дай насладиться мне; гнев изгони из великого сердца”.

Так я сказал; не ответствовал он; за другими тенями
Мрачно пошел; напоследок сокрылся в глубоком Эреве.
⁵⁶⁵ Может быть, стал бы и гневный со мной говорить он иль я с ним,[942]
Если б меня не стремило желание милого сердца
Души других знаменитых умерших увидеть. И скоро
В Аде узрел я Зевесова мудрого сына Миноса;
Скипетр в деснице держа золотой, там умерших судил он,[943]
⁵⁷⁰ Сидя; они же его приговора, кто сидя, кто стоя,
Ждали в пространном с вратами широкими доме Аида.

После Миноса явилась гигантская тень Ориона;
Гнал по широкому Асфодилонскому лугу зверей он —
Их же своею железной ничем не крушимой дубиной
⁵⁷⁵ Некогда сам он убил на горах неприступно-пустынных.

Тития также увидел я, сына прославленной Геи;
Девять заняв десятин[944] под огромное тело, недвижим
Там он лежал; по бокам же сидели два коршуна, рвали
Печень его и терзали когтями утробу. И руки
⁵⁸⁰ Тщетно на них подымал он. Латону, супругу Зевеса,
Шедшую к Пифию,[945] он осрамил на лугу Панопейском.[946]

Видел потом я Тантала,[947] казнимого страшною казнью:
В озере светлом стоял он по горло в воде и, томимый
Жаркою жаждой, напрасно воды захлебнуть порывался.
⁵⁸⁵ Только что голову к ней он склонял, уповая напиться,
С шумом она убегала; внизу ж под ногами являлось
Черное дно, и его осушал во мгновение демон.[948]
Много росло плодоносных дерев над его головою,
Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных,[949]
⁵⁹⁰ Также и сладких смоковниц, и маслин, роскошно цветущих.
Голодом мучась, лишь только к плодам он протягивал руку,
Разом все ветви дерев к облакам подымалися темным.

Видел я также Сизифа,[950] казнимого страшною казнью;
Тяжкий камень снизу обеими влек он руками
⁵⁹⁵ В гору; напрягши мышцы, ногами в землю упершись,
Камень двигал он вверх; но, едва достигал до вершины
С тяжкою ношей, назад устремленный невидимой силой,
Вниз по горе на равнину катился обманчивый камень.[951]
Снова силился вздвинуть тяжесть он, мышцы напрягши,
⁶⁰⁰ Тело в поту, голова вся покрытая черною пылью.

Видел я там, наконец, и Ираклову силу, один лишь
Призрак воздушный; а сам он с богами на светлом Олимпе
Сладость блаженства вкушал близ супруги Гебеи, цветущей
Дочери Зевса от златообутой владычицы Иры.[952]
⁶⁰⁵ Мертвые шумно летали над ним, как летают в испуге
Хищные птицы; и, темной подобяся ночи, держал он
Лук напряженный с стрелой на тугой тетиве, и ужасно
Вкруг озирался, как будто готовяся выстрелить; страшный
Перевязь блеск издавала, ему поперек перерезав
⁶¹⁰ Грудь златолитным ремнем, на котором с чудесным искусством[953]
Львы грозноокие, дикие вепри, лесные медведи,
Битвы, убийства, людей истребленье изваяны были;
Тот, кто свершил бы подобное чудо искусства, не мог бы,
Сам превзошедши себя, ничего уж создать совершенней.
⁶¹⁵ Взор на меня устремив, угадал он немедленно, кто я;
Жалобно, тяжко вздохнул и крылатое бросил мне слово:
“О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,
Иль и тобой, злополучный, судьба непреклонно играет
Так же, как мной под лучами всезрящего солнца играла?
⁶²⁰ Сын я Крониона Зевса; но тем от безмерных страданий
Не был спасен; покориться под власть недостойного мужа[954]
Мне повелела судьба. И труды на меня возлагал он
Тяжкие. Так и отсюда был пса троеглавого[955] должен
Я увести: уповал он, что будет мне труд не по силам.
⁶²⁵ Я же его совершил, и похищен был пес у Аида;
Помощь мне подали Эрмий и дочь громовержца Афина”.

Так мне сказав, удалился в обитель Аидову призрак.
Я ж неподвижно остался на месте и ждал, чтоб явился
Кто из могучих героев, давно знаменитых и мертвых.
⁶³⁰ Видеть хотел я великих мужей, в отдаленные веки
Славных, богами рожденных, Тезея[956] царя, Пиритоя,[957]
Многих других; но, толпою бесчисленной души слетевшись,
Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным,
В мыслях, что хочет чудовище, голову страшной Горгоны,
⁶³⁵ Выслать из мрака Аидова против меня Персефона.
Я побежал на корабль и велел, чтоб, не медля нимало,
Люди мои на него собрались и канат отвязали.[958]
Все на корабль собралися и сели на лавках у весел.
Судно спокойно пошло по течению вод Океана,
⁶⁴⁰ Прежде на веслах, потом с благовеющим ветром попутным.