Одиссея

Тут приготовил в сенях для себя Одиссей богоравный
Ложе из кожи воловьей, еще не дубленной; покрывши
Кожу овчинами многих овец, женихами убитых,
Лег он; и теплым покровом[1418] его Эвриклея[1419] одела.

⁵ Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя,
Глаз не смыкая, лежал. В ворота, он увидел, служанки,
Жившие в тайной любви с женихами, толпой побежали,
С хохотом громким, болтая, шумя и крича непристойно.
Вся его внутренность пламенем гнева зажглась несказанным.
¹⁰ Долго не знал он, колеблясь рассудком и сердцем, что делать, —
Встать ли и, вслед за бесстыдными бросившись, всех умертвить их?
Или остаться, дав волю в последний им раз с женихами
Свидеться? Сердце же злилось его; как рычит, ощенившись,
Злобная[1420] сука, щеняток своих защищая, когда их
¹⁵ Кто незнакомый берет, и за них покусаться готовясь,
Так на бесстыдниц его раздраженное сердце роптало.
В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу:
“Сердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело
В логе циклопа, в то время, когда пожирал беспощадно
²⁰ Спутников он злополучных моих, — и терпенье рассудку
Выход из страшной пещеры для нас, погибавших, открыло”.

Так усмирял он себя, обращаяся к милому сердцу.
Милое сердце ему покорилось, и снова терпенье
В грудь пролилося его; но ворочался с боку он на бок.
²⁵ Как на огне, разгоревшемся ярко, ворочают полный
Жиром и кровью желудок туда и сюда, чтоб отвсюду
Мог быть он сочно и вкусно обжарен, огнем не прижженный,
Так на постели ворочался он, беспрестанно тревожась
В мыслях о том, как ему одному с женихов многосильной
³⁰ Шайкою сладить. К нему подошла тут Паллада Афина,
С неба слетевшая в виде младой, расцветающей девы.
Тихо к его изголовью приблизясь, богиня сказала:
“Что же не спишь ты, из всех земнородных несчастнейший? Разве
Это не дом твой? Не верною ль в доме ты встречен женою?
³⁵ Сын же таков твой, что всякий ему бы отцом захотел быть”.

Светлой богине ответствовал так Одиссей хитроумный:
“Истину ты говоришь мне, богиня; но сердцем я крепко
(В том принужден пред тобой повиниться) тревожусь, не зная,
Буду ли в силах один с женихов многочисленной шайкой
⁴⁰ Сладить? Они всей толпою всегда собираются в доме.
Но и другою тревогой мое озабочено сердце:
Если по воле твоей и Крониона всех истреблю я —
Как мне спастися от мщенья родни их? Подумай об этом”.

Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала:
⁴⁵ “Ты, маловерный! Надеются ж люди в беде и на слабых
Смертных, ни делом помочь, ни совета подать неспособных, —
Я же богиня, тебя неизменно всегда от напасти
Всякой хранившая. Слушай, понятно и ясно скажу я:
Если бы вдруг пятьдесят из засады на двух нас напало
⁵⁰ Ратей, чтоб нам совокупно погибель устроить, — при них же
Мы бы похитили коз их, овец и быков круторогих.
Спи, ни о чем не тревожась: несносно лежать на постели,
Глаз не смыкая; твои же напасти окончатся скоро”.

С сими словами богиня ему затворила дремотой
⁵⁵ Очи, потом на Олимп улетела. И всех усладитель
Наших тревог, разрешающий сладко усталые члены,
Сон овладел им. Супруга ж его, от тревоги проснувшись,
Села бессонная в горьких слезах на постели; слезами
Вдоволь свою сокрушенную грудь утолив, громогласно
⁶⁰ Стала она призывать Артемиду и так ей молилась:
“О Артемида, богиня великая, дочь громовержца,
Тихой стрелою твоею меня порази и из тела
Выведи душу мою. О, когда бы меня ухватила
Буря и мглистой дорогой со мною умчалася в край тот,[1421]
⁶⁵ Где начинает свой путь Океан, круговратно бегущий![1422]
Были ж Пандаровы дочери схвачены бурею. Боги[1423]
Мать и отца погубили у них; сиротами остались
В доме семейном они; Афродита богиня питала
Их молоком, сладкотающим медом, вином благовонным;
⁷⁰ Ира дала им, от всех отличая их дев земнородных,
Ум и красу; Артемида пленительной стройностью стана
Их одарила; Афина их всех научила искусствам.
Но когда на высокий Олимп вознеслась Китерея
Там умолять, чтоб супружества счастие дал непорочным
⁷⁵ Девам Зевес громолюбец, который, все ведая в мире,
Благо и зло земнородным по воле своей посылает, —
Гнусные Гарпии,[1424] дев беззащитных похитя, их в руки
Предали грозных Эриний, чудовищам в рабство.[1425] О, если б
Так и меня олимпийские боги с земли во мгновенье
⁸⁰ Сбросили! Если б меня, с Одиссеем в душе, Артемида
Светлокудрявая в темную вдруг затворила могилу
Прежде, чем быть мне подругою мужа, противного сердцу![1426]
Но и тяжелые скорби становятся легче, когда мы,
В горьких слезах, в сокрушении сердца день целый проведши,
⁸⁵ Ночью в объятия сна предаемся — мы все забываем,
Зло и добро, лишь коснется очей он целебной рукою;
Мне же и сон мой терзает виденьями страшными демон;
Виделось мне, что лежал близ меня несказанно с ним сходный,
Самый тот образ имевший, какой он имел, удаляясь;
⁹⁰ Я веселилась; я думала: это не сон — и проснулась”.

Так говорила она. Поднялась златовласая Эос.
Жалобы плачущей в слух Одиссеев входили; и, слыша
Их, он подумал, что ею был узнан; ему показалось
Даже, что образ ее над его изголовьем летает.
⁹⁵ Сбросив покров и овчины собрав, на которых лежал он,
Все их сложил Одиссей на скамейке, а кожу воловью
Вынес на двор. Тут к Зевесу он поднял с молитвою руки:
“Если, Зевес, наш отец, ты меня и землей и водою
В дом мой (хотя и подвергнул напастям) привел невредимо,
¹⁰⁰ Дай, чтоб от первого, кто здесь проснется, мной вещее слово
Было услышано; сам же мне знаменьем сердце обрадуй”.

Так говорил он, молясь, и Кронион молитву услышал:
Страшно ударившим громом из звезднобестучного неба[1427]
Зевс отвечал. Преисполнилась радостью грудь Одиссея.

¹⁰⁵ Слово же первое он от рабыни, моловшей на царской
Мельнице близкой, услышал; на мельнице этой двенадцать
Было рабынь, и вседневно от раннего утра до поздней
Ночи ячмень и пшено там они для домашних мололи.
Спали другие, всю кончив работу; а эта, слабее
¹¹⁰ Прочих, проснулася ране,[1428] чтоб труд довершить неготовый.
Жернов покинув, сказала она (и пророчество было
В слове ее Одиссею): “Зевес, наш отец и владыка,
На небе нет облаков, и его наполняют, сверкая,[1429]
Звезды, а гром твой гремит, всемогущий! Кому посылаешь
¹¹⁵ Знаменье грома? Услышь и меня, да исполнится ныне
Слово мое: да последним в жилище царя Одиссея
Будет сегодняшний пир женихов многобуйных! Колена
Мы сокрушили свои непрестанной работой, обжорству
Их угождая, — да нынешним кончатся все здесь пиры их!”

¹²⁰ Так говорила рабыня, был рад Одиссей прорицанью
Грома и слова, и в сердце его утвердилась надежда.

Тут Одиссеева дома рабыни сошлися из разных
Горниц и жаркий огонь на большом очаге запалили.
Ложе покинул свое и возлюбленный сын Одиссеев;
¹²⁵ Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил;[1430]
После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши,
Взял боевое копье, лучезарно блестящее медью;
Так он ступил на порог и сказал, обратясь к Эвриклее:
“Няня, доволен ли был угощением странник? Покойно ль
¹³⁰ Спал он? Иль вы не хотели о нем и подумать? Обычай[1431]
Матери милой я знаю; хотя и разумна, а часто
Между людьми иноземными худшему почести всякой
Много окажет, на лучшего ж вовсе и взгляда не бросит”.

Так говорил Телемак. Эвриклея ему отвечала:
¹³⁵ “Ты понапрасну, дитя, невиновную мать обвиняешь;[1432]
С нею сидя, здесь вином утешался он, сколько угодно
Было душе; но не ел, хоть его и просили. По горло
Сыт я, сказал. А когда он подумал о сне и постели,
Мягкое ложе она приготовить велела рабыням.
¹⁴⁰ Он же, напротив, как жалкий, судьбою забытый бродяга,
Спать на пуховой постели,[1433] покрытой ковром, отказался;
Кожу воловью постлал на полу и, овчин положивши
Сверху, улегся в сенях; я покрыла его одеялом”.[1434]

Так Эвриклея сказала. Тогда Телемак из палаты
¹⁴⁵ Вышел с копьем; две лихие за ним побежали собаки.
На площадь, главное место собранья ахеян, пошел он.
Тут всех рабынь Одиссеева дома созвавши, сказала
Им Эвриклея, разумная[1435] дочь Певсенорида Опса:
“Все на работу! Одни за метлы; и проворнее выместь
¹⁵⁰ Горницы, вспрыснув полы; на скамейки, на кресла и стулья
Пестро-пурпурные ткани постлать; ноздреватою губкой
Начисто вымыть столы; всполоснуть пировые кратеры;
Чаши глубокие, кубки двудонные[1436] вымыть. Другие ж
Все за водою к ключу и скорее назад, поелику
¹⁵⁵ Нынешний день женихи не замедлят приходом, напротив,
Ранее все соберутся: мы праздник[1437] готовим великий”.

Так Эвриклея сказала. Ее повинуяся воле,
Двадцать рабынь побежали на ключ темноводный; другие
Начали горницы все прибирать и посуду всю чистить.
¹⁶⁰ Скоро прислали и слуг женихи: за работу принявшись,
Стали они топорами поленья колоть. Воротились
С свежей рабыни водой от ключа. Свинопасом Эвмеем
Пригнаны были три борова, самые жирные в стаде:
Заперли их в окруженную частым забором заграду.
¹⁶⁵ Сам же Эвмей подошел к Одиссею, спросил дружелюбно:
“Странник, учтивее ль стали с тобой Телемаковы гости?
Иль по-вчерашнему в доме у нас на тебя нападают?”

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:
“Добрый Эвмей, да пошлют всемогущие боги Олимпа
¹⁷⁰ Им воздаянье за буйную жизнь и за дерзость, с какою
Здесь, не стыдяся, они расхищают чужое богатство!”

Так говорили о многом они в откровенной беседе.
К ним подошел козовод, за козами смотрящий, Мелантий;
Коз, меж отборными взятых из стада, откормленных жирно[1438]
¹⁷⁵ В город пригнал он, гостям на обед; с ним товарищей было
Двое. И, коз привязавши[1439] под кровлей сеней многозвучных,[1440]
Так Одиссею сказал, им ругаяся, дерзкий Мелантий:
“Здесь ты еще, неотвязный бродяга; не хочешь, я вижу,
Дать нам вздохнуть; мой совет, убирайся отсюда скорее;
¹⁸⁰ Иль и со мной у тебя напоследок дойдет до расправы;
Можешь тогда и моих кулаков ты отведать; ты слишком
Стал уж докучен; не в этом лишь доме бывают обеды”.

Кончил. Ему Одиссей ничего не ответствовал; только
Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил.
¹⁸⁵ Третий тут главный пастух[1441] подошел к ним, коровник Филотий;
Коз он отборных привел с нетелившейся, жирной коровой.
В город же их привезли на судах[1442] перевозчики, всех там,
Кто нанимал их, возившие морем рабочие люди.
Коз и корову Филотий оставил в сенях многозвучных;
¹⁹⁰ Сам же, приближась к Эвмею, спросил у него дружелюбно:
“Кто чужеземец, тобою недавно, Эвмей, приведенный
В город? К какому себя причисляет он племени? Где он
Дом свой отцовский имеет? В какой стороне он родился?
С виду он бедный скиталец, но царственный образ имеет.
¹⁹⁵ Боги бездомно-бродящих людей унижают жестоко;
Но и могучим царям испытанья они посылают”.

Тут к Одиссею, приветствие правою сделав рукою,
Ласково он обратился и бросил крылатое слово:
“Радуйся, добрый отец чужеземец; теперь нищетою[1443]
²⁰⁰ Ты удручен — но пошлют наконец и тебе изобилье
Боги. О Зевс! Ты безжалостней всех, на Олимпе живущих!
Нет состраданья в тебе к человекам; ты сам, наш создатель,
Нас предаешь беспощадно беде и грызущему горю.
Потом прошибло меня и в глазах потемнело, когда я
²⁰⁵ Вспомнил, взглянув на тебя, о царе Одиссее: как ты, он,
Может быть, бродит в таких же лохмотьях, такой же бездомный.
Где он, несчастный? Еще ли он видит сияние солнца?
Или его уж не стало и в область Аида сошел он?
О благодушный, великий мой царь![1444] Над стадами коров ты
²¹⁰ Здесь в стороне Кефаленской[1445] меня молодого поставил;
Много теперь расплодилось их; нет никого здесь другого,
Кто бы имел столь великое стадо коров крепколобых.
Горе! Я сам приневолен сюда их водить на пожранье
Этим грабителям. Сына они притесняют в отцовом
²¹⁵ Доме; богов наказанье не страшно им; между собою
Все разделить уж богатство царя отдаленного мыслят.
Часто мне замысел в милое сердце приходит (хотя он,
Правду сказать, и не вовсе похвален: есть в доме наследник),
Замысел в землю чужую со стадом моим, к иноземным
²²⁰ Людям уйти. Несказанное горе мне, здесь оставаясь,
Царских прекрасных коров на убой отдавать им; давно бы
Эту покинул я землю, где столько неправды творится,
Стадо уведши с собою, к иному царю перешел бы
В службу — но верится все мне еще, что воротится в дом свой
²²⁵ Он, наш желанный, и всех их, грабителей, разом погубит”.

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:
“Видно, порода твоя не простая,[1446] мой честный коровник;
Сердцем, я вижу, ты верен и здравый имеешь рассудок;
Радость за то объявляю тебе и клянуся великой
²³⁰ Клятвой, Зевесом отцом, гостелюбною вашей трапезой,[1447]
Также святым очагом Одиссеева дома клянуся
Здесь, что еще ты отсюда уйти не успеешь, как сам он
Явится; можешь тогда ты своими глазами увидеть,
Если захочешь, какой с женихами расчет поведет он”.

²³⁵ Кончил. Ему отвечал пастухов повелитель[1448] Филотий:
“Если ты правду сказал, иноземец (и Дий да исполнит
Слово твое), то и я, ты увидишь, не празден останусь”.[1449]
Тут и Эвмей, свинопас благородный, богов призывая,
Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея.

²⁴⁰ Так говорили о многом они, от других в отдаленьи.
Тою порой женихи, согласившись предать Телемака
Смерти, сходились; но в это мгновение слева поднялся[1450]
Быстрый орел, и в когтях у него трепетала голубка.
Знаменьем в страх приведенный, сказал Амфином благородный:
²⁴⁵ “Замысел наш умертвить Телемака, друзья, по желанью
Нам не удастся исполнить. Подумаем лучше о пире”.

Так он сказал; подтвердили его предложенье другие.
Все они вместе пошли и, когда в Одиссеев вступили
Дом, положивши на гладкие кресла и стулья одежды,[1451]
²⁵⁰ Начали крупных баранов, откормленных коз и огромных,
Жирных свиней убивать; и корову зарезали также.
Были изжарены прежде одни потроха, и в кратеры
Влито с водою вино. Свинопас двоеручные кубки
Подал, потом и в прекрасных корзинах коровник Филотий
²⁵⁵ Хлебы разнес; а Мелантий вином благовонным наполнил
Кубки. И подняли руки они к приготовленной пище.

Но Одиссею, с намереньем хитрым в уме, на пороге
Двери широкой велел Телемак[1452] поместиться; подвинув
К ней небольшую, простую скамейку и низенький столик,
²⁶⁰ Часть потрохов он принес, золотой благовонным наполнил
Кубок вином и, его подавая, сказал Одиссею:
“Здесь ты сиди и вином утешайся с моими гостями,
Новых обид не страшася; рукам женихов я не дам уж
Воли; мой дом не гостиница, где произвольно пирует[1453]
²⁶⁵ Всякая сволочь, а дом Одиссеев, царево жилище.[1454]
Вы ж, женихи, воздержите язык свой от слов непристойных,
Также и воли рукам не давайте; иль будет здесь ссора”.[1455]

Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы,[1456]
Смелым его пораженные словом, ему удивлялись.
²⁷⁰ Но, обратясь к женихам, Антиной, сын Эвпейтов, воскликнул:
“Как ни досадно, друзья, Телемаково слово, не должно
К сердцу его принимать нам; пускай он грозится! Давно бы,
Если б тому не препятствовал вечный Кронион, его мы
Здесь упокоили — стал он теперь говорун нестерпимый”.

²⁷⁵ Кончил; но слово его Телемак без вниманья оставил.
В это время народ через город с глашатаем жертву
Шел совершать: в многотенную рощу метателя верных
Стрел Аполлона был ход густовласых ахеян направлен.

Те же, изжарив и с вертелов снявши хребтовое мясо,[1457]
²⁸⁰ Роздали части и начали пир многославный. Особо
Тут принесли Одиссею проворные слуги такую ж
Мяса подачу, какую имели и сами; то было
Так им приказано сыном его, Телемаком разумным.[1458]

Тою порою Афина сама женихов возбуждала
²⁸⁵ К дерзко-обидным поступкам, дабы разгоралось сильнее
Мщенье в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына.
Там находился один, от других беззаконной отличный
Дерзостью, родом из Зама; его называли Ктезиппом.
Был он несметно богат и, гордяся богатством, замыслил
²⁹⁰ Спорить с другими о браке с женою Лаэртова сына.
Так, к женихам обратяся, сказал им Ктезипп многобуйный:
“Выслушать слово мое вас, товарищи, я приглашаю:
Мяса, как следует, добрую часть со стола получил уж
Этот старик — и весьма б непохвально, неправедно было,
²⁹⁵ Если б гостей Телемаковых кто их участка лишал здесь.[1459]
Я ж и свою для него приготовил подачу, чтоб мог он
Что-нибудь дать за купанье рабыне иль должный подарок
Сделать кому из рабов, в Одиссеевом доме живущих”.

Тут он, схвативши коровью, в корзине лежавшую ногу,[1460]
³⁰⁰ Сильно ее в Одиссея швырнул; Одиссей, отклонивши
Голову вбок, избежал от удара; и страшной улыбкой
Стиснул он губы; нога ж, пролетевши, ударила в стену.
Грозно взглянув на Ктезиппа, сказал Телемак раздраженный:
“Будь благодарен Зевесу, Ктезипп, что удар не коснулся
³⁰⁵ Твой головы чужеземца: он сам от него отклонился;
Иначе острым копьем повернее в тебя бы попал я;
Стал бы не брак для тебя — погребенье отец твой готовить.
Всем говорю вам: отныне себе непристойных поступков
В доме моем позволять вы не смейте; уж я не ребенок,
³¹⁰ Все уж теперь понимаю; все знаю, что надобно делать.
Правда, еще принужден я свидетелем быть терпеливым
Здесь истребленья баранов, и коз, и вина, и богатых
Наших запасов, — я с целой толпою один не управлюсь;
Новых обид мне, однако, я вам не советую делать;
³¹⁵ Если ж намеренье ваше меня умертвить, то, конечно,
Будет пристойней, чтоб, в доме моем пораженный, я встретил
Смерть там, чем зрителем был беззаконных поступков и видел,[1461]
Как обижают моих в нем гостей, как рабынь принуждают[1462]
Злым угождать вожделеньям в священных обителях царских”.

³²⁰ Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье.
Но Агелай, сын Дамасторов, так отвечал напоследок:
“Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое[1463]
Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле
Старого странника; также оставьте в покое и прочих
³²⁵ Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына.
Я ж Телемаку и матери светлой его дружелюбно
Добрый и, верно, самим им угодный совет предложу здесь:
В сердце своем вы доныне питали надежду,[1464] что боги,
Вашим молитвам внимая, домой возвратят Одиссея;
³³⁰ Было доныне и нам невозможно на медленность вашу
Сетовать, так поступать вам советовал здравый рассудок
(Мог после брака внезапно в свой дом Одиссей возвратиться);
Ныне ж сомнения нет нам: мы знаем, что он невозвратен.
Матери умной своей ты теперь, Телемак благородный,
³³⁵ Должен сказать, чтоб меж нами того, кто щедрей на подарки,
Выбрала. Будешь тогда ты свободно в отеческом доме
Жить; а она о другом уж хозяйстве заботиться станет”.

Кротко[1465] ему отвечал рассудительный сын Одиссеев:
“Нет, Агелай, я Зевесом отцом и судьбой Одиссея
³⁴⁰ (Что бы с ним ни было: жив ли, погиб ли) клянусь перед всеми
Вами, что матери в брак не мешаю вступить, что, напротив,
Сам убеждаю ее по желанию выбрать, и много
Дам ей подарков; но из дома выслать ее по неволе
Я и помыслить не смею — то Зевсу не будет угодно”.

³⁴⁵ Так говорил Телемак. В женихах несказанный Афина
Смех пробудила, их сердце смутив и рассудок расстроив.[1466]
Дико они хохотали; и, лицами вдруг изменившись,
Ели сырое, кровавое мясо; глаза их слезами
Все затуманились; сердце их тяжкой заныло тоскою.
³⁵⁰ Феоклимен богоравный тогда поднялся и сказал им:
“Вы, злополучные, горе вам! Горе![1467] Невидимы стали
Головы ваши во мгле и невидимы ваши колена;
Слышен мне стон ваш, слезами обрызганы ваши ланиты.
Стены, я вижу, в крови;[1468] с потолочных бежит перекладин
³⁵⁵ Кровь; привиденьями,[1469] в бездну Эрева бегущими, полны
Сени и двор, и на солнце небесное, вижу я, всходит
Страшная тень, и под ней вся земля покрывается мраком”.

Так он сказал им. Безумно они хохотать продолжали.
Тут говорить женихам Эвримах, сын Полибиев, начал:
³⁶⁰ “Видно, что этот, друзья, чужеземец в уме помешался;
На площадь должно его проводить нам, пусть выйдет на свежий
Воздух, когда уж ему так ужасно темно здесь в палате”.

Феоклимен богоравный сказал, обратясь к Эвримаху:
“Нет, Эвримах, в провожатых твоих не имею я нужды;
³⁶⁵ Две есть ноги у меня, и глаза есть и уши; рассудок
Мой не расстроен, и память свою я еще не утратил.
Сам убегу я отсюда; я к вам подходящую быстро
Слышу беду; ни один от нее не уйдет; не избегнет
Силы ее никоторый из вас, святотатцев, губящих
³⁷⁰ Дом Одиссеев и в нем беззаконного много творящих”.

Так он сказал, и, поспешно палату покинув, к Пирею
Прямо пошел, и Пиреем был с прежнею ласкою принят.

Тою порой, поглядевши с насмешкой один на другого,
Начали все Телемака дразнить женихи, над гостями
³⁷⁵ Дома его издеваясь, и так говорили иные:
“Друг Телемак, на отбор негодяи тебя посещают;
Прежде вот этот нечистый пожаловал в дом твой бродяга,
Хищник обеденных крох, ни в какую работу не годный,
Слабый, гнилой старичишка,[1470] земли бесполезное бремя;
³⁸⁰ Гость же другой помешался и начал беспутно пророчить.
Выслушай лучше наш добрый совет, Телемак многомудрый:[1471]
Дай нам твоих благородных гостей на корабль крутобокий
Бросить, к сикелам отвезть и продать за хорошие деньги”.

Так говорили они; Телемак, их словам не внимавший,
³⁸⁵ Молча смотрел на отца, дожидаясь спокойно, чтоб подал
Знак он, когда начинать с беззаконною шайкой расправу.

В горнице ближней на креслах богатых в то время сидела
Многоразумная старца Икария дочь, Пенелопа;
Было ей слышно все то, что в собранье гостей говорилось.
³⁹⁰ Весел беспечно, и жив разговором, и хохотом шумен
Был их обед, для которого столько настряпали сами;
Но никогда, и нигде, и никто не готовил такого[1472]
Ужина людям, какой приготовил с Палладою грозный
Муж для незваных гостей, беззаконных ругателей правды.