Одиссея генерала Яхонтова

После обкатки в канцеляриях ставки и посольства отказ принял более вежливую форму. Яхонтову сообщили, что в принципе против его возвращения на службу возражений нет, но предлагали оскорбительно низкую должность, на которую он согласиться не мог. Этот ответ Виктор Александрович получил в конце сентября 1919 года. Он понял, что омская власть никогда не забудет и не простит ему «служение Керенскому» и пути домой нет.

Но история с попыткой поступить на службу к Колчаку имела для Яхонтова другие весьма долговременные последствия. Полковник Смайли, например, незамедлительно приобщил к досье на Яхонтова всю эту историю. И преемники Смайли, которым в дальнейшем приходилось не единожды всматриваться в политический облик странного русского генерала, каждый раз с удовлетворением отмечали, что Яхонтов хотел примкнуть к Колчаку.

Ну, а полковник Панчулидзев через три десятка лет по рекомендации Билла Донована стал работником ЦРУ…

Без руля и без ветрил

Паутиной обволакивало Яхонтова сознание своей неприкаянности, ненужности, нравственной неустроенности. Кто он? Не белый (он же ни дня не сражался «за белое дело»), но и не красный. Сторонится эмиграции с ее сварами и дрязгами, по и не порывает открыто с прошлым, с Россией, не становится на путь ассимиляции, растворения в Америке. Хотел бы на Родину, по его не пустят туда ни белые, ли, надо полагать, красные. Где, с кем, как и сколько ему еще жить с клеймом «сподвижника Керенского»? Он мучился, маялся, метался, хватался за что попало. Занялся вдруг… проблемами кооперативного движения. Тогда за рубежом еще сохранялись остатки дореволюционных российских организаций, порой имевшие деньги на счетах и потому способные функционировать. Действовали в Америке и старые русские кооператоры. Один из них случайно познакомился с Яхонтовым. Но предоставим слово самому Виктору Александровичу. В этом отрывке из его воспоминаний важны и слова, и сама тональность.

«Это было трудное время для меня. Контрреволюционные эмигранты из России (заметьте — это из книги, изданной в 1939 году в США. — Авт.) имели уши в Вашингтоне. Лучше было держаться подальше от русских и американских официальных кругов. Чтобы убить время, я принял приглашение одного представителя старого русского кооператива присоединиться к нему в поездке на Средний Восток, где он хотел наладить сотрудничество с кооперативным движением в Америке. Мы поездили по зерновым элеваторам Миннесоты, в Мичигане посетили ассоциации производителей картофеля, в Висконсине — объединения сыроделов, в Иллинойсе изучали деятельность фруктовых бирж. Благодаря этому мои мысли на время оказались заняты иными проблемами, нежели революция в России и иностранная интервенция. Но ненадолго».

Да и могли ли фруктовые биржи Иллинойса, несмотря на свою блистательную деловитость и организованность, отвлечь русского генерала от сообщений с Родины, где ситуация беспрерывно менялась, причем вопреки всем прогнозам. Еще раз десять или двадцать сообщила «Нью-Йорк таймс» о крахе большевистского режима. А он, режим, как сжатая до предела пружина, начал распрямляться, как бы повторяя в невероятно ускоренном темпе многовековой процесс образования великого Российского государства. Уже весь центр и север Европейской России были в руках большевиков. Откатывался к югу Деникин. На рождество Красная Армия вышибла его из Ростова. Агонизировала «Колчакия», сам верховный правитель был схвачен и расстрелян. В Одессе восстали французские моряки — они отказывались воевать против большевиков. Уходили англичане, которым так и не удалось захватить Баку. Зря сэр Генри Детердинг, нефтяной король, скупил множество акций бакинских нефтепромыслов у русских капиталистов, «временно» обретавшихся в Париже…