Одиссея капитана Блада

удивились, что доктор говорил на редкость спокойно. – Мы можем поглядеть на
этот спектакль, а если нам и придется уходить, – продолжал Блад, – то мы
успеем это сделать, когда испанцы уже захватят город.
Рабы-повстанцы – а всего их набралось более двадцати человек –
остались на возвышенности, откуда хорошо была видна вся сцена действия и
закипавшая на ней отчаянная схватка.
Милиция и жители острова, способные носить оружие, с отчаянной
решимостью людей, понимавших, что в случае поражения им не будет пощады,
пытались отбросить десант. Зверства испанской солдатни были общеизвестны, и
даже самые гнусные дела Моргана бледнели перед жестокостью кастильских
насильников.
Командир испанцев хорошо знал свое дело, чего, не погрешив против
истины, нельзя было сказать о барбадосской милиции.

Используя преимущество внезапного нападения, испанец в первые же минуты

обезвредил форт и показал барбадосцам, кто является хозяином положения.
Его пушки вели огонь с борта корабля по открытой местности за молом,
превращая в кровавую кашу людей, которыми бездарно командовал неповоротливый
Бишоп. Испанцы умело действовали на два фронта: своим огнем они не только
вносили панику в нестройные ряды оборонявшихся, но и прикрывали высадку
десантных групп, направлявшихся к берегу.
Под лучами палящего солнца битва продолжалась до самого полудня, и,
судя по тому, что трескотня мушкетов слышна была все ближе и ближе,
становилось очевидным, что испанцы теснили защитников города.
К заходу солнца двести пятьдесят испанцев стали хозяевами Бриджтауна.
Островитяне были разоружены, и дон Диего, сидя в губернаторском доме, с
изысканностью, весьма похожей на издевательство, определял размеры выкупа

губернатору Стиду, со страха забывшему о своей подагре, полковнику Бишопу и

нескольким другим офицерам.
Дон Диего милостиво заявил, что за сто тысяч песо и пятьдесят голов
скота он воздержится от превращения города в груду пепла.
Пока их учтивый, с изысканными манерами командир уточнял эти детали с
перепуганным британским губернатором, испанцы нанимались грабежом, пьянством
и насилиями, как это они обычно делали в подобных случаях.
С наступлением сумерек Блад рискнул спуститься вниз – в город. То, что
он там увидел, было позднее поведано им Джереми Питту, записавшему рассказ
Блада в свой многотомный труд, откуда и позаимствована значительная часть
моего повествования. У меня нет намерения повторять здесь что-либо из этих
записей, ибо поведение испанцев было отвратительно до тошноты. Трудно
поверить, чтобы люди, как бы низко они ни пали, могли дойти до таких
пределов жестокости и разврата.
Гнусная картина, развернувшаяся перед Бладом, заставила его побледнеть,
и он поспешил выбраться из этого ада. На узенькой улочке с ним столкнулась
бегущая ему навстречу девушка с распущенными волосами. За ней с хохотом и
бранью гнался испанец в тяжелых башмаках. Он уже почти настиг ее, когда Блад
внезапно преградил ему дорогу. В руках у него была шпага, которую он
несколько раньше снял с убитого солдата и на всякий случай захватил с собой.

Удивленный испанец сердито остановился, увидев, как в руках у Блада

сверкнул клинок шпаги.