Одиссея крейсера «Варяг»

       Из ста шестидесяти матросов и офицеров экипажей сводного отряда японских миноносцев из декабрьской воды после атаки было спасено пятеро. Единственным офицером из них был лейтенант Иокова. Его, уже потерявшего сознание от переохлаждения и потери крови, подняли из воды на русский эсминец "Бесшумный", который после снятия экипажа с "Памяти Корейца" уходил за русскими крейсерами. Его командир рискнул и приказал замедлить ход до малого и выловить плавающего на спасательном круге человека в тужурке, так как принял его за русского матроса.

       На мостике "Громобоя", досмотрев атаку миноносцев до конца, Руднев медленно сложил подзорную трубу...

       - Как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев, на крупный военный корабль не может быть успешна, если цель сохранили орудия и ход, - как будто отрицая только что виденное, медленно проговорил он ни к кому конкретно не обращаясь, - Исключение, однако, составляют те случаи, когда команды кораблей сознательно идут на смерть, с самого начала атаки не заботясь о своем выживании. Что мы с вами, господа офицеры, только что имели честь наблюдать в исполнении японцев. Причем уже второй раз за сегодня... Когда несколько командиров кораблей сразу могут решить атаковать, настолько не заботясь о своем выживании.

       Но далеко не для каждого народа сейчас может найтись цепь событий, к такой атаке ведущей. В случае с британцами - их командиры пойдут в такую атаку, чтобы поддержать репутацию лучшего флота в мире. Японцы - из-за долга перед императором, немцы - из-за боевого товарищества, а мы русские... А хрен его знает почему, но мы тоже пойдем. А больше пока, пожалуй, никто на такое и не способен...

       На мостике все больше оседающего в воду крейсера, каперанг Беляев был озабочен спасением команды. К быстро опускающемуся в воду правому борту, подошли два поврежденных в быстротечной схватке с японскими коллегами русских эсминца шихаусского типа. За ними дымил еще один. Остальные еще вели бой, их поддерживали беглым огнем комендоры "Громобоя" и "Витязя", уже вновь легших на курс вслед за удаляющимся японским флотом.

       "Так, вроде бы последние команды отданы, паники нет, слава Богу. Спасжилеты практически на всех. Плоты на воде. Ну, вот и все, пожалуй... Как же так, по-глупому, вышло-то? - Беляев размышлял о превратностях судьбы, - Потопить первоклассный броненосец и через каких-то неполных полчаса так непростительно подставиться под торпеды этих москитов... Да еще днем, имея полную свободу маневра. Все-таки, это несправедливо... Так не хотелось упускать хвост Того и вставать к миноносцам кормой. И вот... Да, за ошибки всегда приходится платить".

       Командир "Памяти Корейца" был уверен, что его замыслу никто помешать не сможет. Он прекрасно понимал, что из пяти с половиной сотен членов экипажа на момент утопления крейсера в живых останется человек триста - четыреста. Понятно, что кто-то не успеет или не сможет вовремя подняться на верхнюю палубу, кого-то уже на ней достанет осколок снаряда, ведь японцы так и не перестали обстреливать его корабль, но это не меняло главного. Снять всех на три маленьких эсминца, да еще и за столь короткий промежуток времени, - шансов не много. И кого-то неизбежно засосет водоворотом. Кого-то пояса вытянут живым, а кто-то повстречается в этой крутящей пучине с обломками, всплывающими с крейсера. Как хрупок, все-таки, человек...

       Значит ему, как командиру корабля, который ОБЯЗАН покидать корабль последним, уходить с него тоже нельзя. Иначе он не сможет потом смотреть в глаза другим офицерам флота. Примерно это он и сказал поднявшемуся на мостик Франку, который в своей извечной манере не выпуская папиросу изо рта сначала пошутил, "что его не оставляет чувство, что все это с ним уже было".

       Ответ Беляева был лаконичен:

       - Не пора ли и Вам направляться к "Бдительному"? Из машинных и котельных ушли, кстати, все?

       - Живые - все.

       - Славно. Ступайте же... С Богом.

       - Вы уверенны, что это правильно? - невинно поинтересовался у командира Франк, прислонившись как и Беляев к броне рубки и держась за поручни мостика - из-за нарастающего крена стоять на ногах было все труднее.

       - Знаете, Иван Леонович, - отозвался Беляев, для которого вторая за год гибель вверенного ему корабля, снова сопровождающаяся потерями в команде, очевидно стала слишком большим потрясением, - Прекратите мне эту волынку тянуть! Я приказываю Вам покинуть корабль. Это ко всем относится, господа, - обратился он к паре мичманов все еще остающихся на мостике...