Одна душа (СИ)

– Я должен два раза повторять свои вопросы?

– Нет, отец, – прошептал Иниотеф, жалобно заглядывая в глаза мужчине. – Мы соревновались.

– Это не ответ.

– Мы играли… – Иниотеф зажмурился, – в гонки жуков.

Мальчики замерли, ожидая, что гроза прямо сейчас разразится над их бритыми головами. Однако тишину нарушил спокойный вопрос.

– И что же это были за жуки?

– Скарабеи, – одними губами произнёс Иниотеф.

– Скарабеи, значит. – Нехо нахмурился. – А знали ли вы, что со скарабеями нельзя играть?

Мальчики кивнули.

– Знали ли вы, что скарабеи – священные животные Бога Солнца?

– Знали, – мальчики ответили хором.

– Знали, что это запрещено, и всё равно решились играть с ними? Не думаю, что это – следствие вашей смелости. Скорее глупости. Где жуки теперь?

Аменемхет вздрогнул и судорожно сглотнул. Младший брат незаметно для отца взял его за руку.

– Они уползли, отец. Мы не знаем, где они, – Иниотеф солгал, глядя в глаза отцу, при этом сжав руку брата сильнее.

– Действительно? Они уползли, и вы не знаете, где они? – Нехо никак не хотел верить в то, что жуки остались целы и невредимы.

– Мы подрались, отец. Мы не видели, куда они уползли, – Аменемхет присоединился к брату в его лжи.

Фараон между тем прошёлся по спальне, заложив руки за спину. Шитые серебром одежды переливались в лучах восходящего солнца, и казалось, что мужчина светится потусторонним сиянием. Он обошёл вокруг обеих кроваток, заглянул в один угол, в другой, и, наконец, увидел начавшую засыхать лужицу крови и внутренних соков, обломки панциря и распластанные лапки. Дети побледнели и вцепились друг в друга, нянька, не знавшая ни причины ссоры, ни того, что дети убили скарабея, всё поняла и, ахнув, прикрыла рот ладонью. Нехо обернулся. Дети дрожали, как тростник во время бури.

– Кто? – продолжения не потребовалось. Мальчики знали, о чём спрашивает их отец.

На несколько минут в детской спальне повисла гробовая тишина. Мальчикам казалось, что сердце, отбивающее безумный ритм, бьётся то в горле, то прямо у ушей, оглушая шумом бегущей крови. Ладони их вспотели, а по спинам пробежал озноб. Нехо, младший из Фараонов, более мягкий и снисходительный, вызывал сейчас священный ужас, и оба ребёнка подумали о том, что Априй, наверное, одним взглядом сможет отправить их к Анубису**. Тишина снова затянулась, и, чтобы не гневить отца, мальчикам необходимо было ответить немедленно. Они испуганно переглянулись, и Аменемхет приготовился уже выступить вперёд, честно признаваясь, что это он раздавил скарабея, но Иниотеф его опередил. Он быстро, пока брат собирал волю в кулак, вышел вперёд и, глядя отцу в глаза, твёрдо сказал:

– Я.

Снова на комнату легла гробовая тишина. У Иниотефа подкосились ноги, и брат, подойдя сзади, поддержал его. Фараон молчал, и Аменемхет незаметно, как ему казалось, прошептал брату на ухо:

– Зачем ты так сказал? Это неправда, я убил жука. Глупый!

Нехо, однако, услышал этот гневный шёпот, и по губам его скользнула едва заметная улыбка. Дети её не заметили, и ужас всё так же сковывал их. Однако Аменемхет нашёл в себе силы нарушить тишину.

– Отец, это неправда. Жука убил я. А Иниотеф хотел меня защитить, и взял вину на себя.

– Похвально. Отрадно знать, что вы защищаете друг друга. Однако это не поможет вам избежать наказания. Оставайтесь здесь, пока я вас не позову.

Так же неторопливо, как и вошёл, Фараон удалился. Мальчики всё так же стояли рядом, взявшись за руки и не смея дышать от ужаса. Они знали, что Нехо пошёл к Априю, своему соправителю, брату и небесному супругу. А уж он наверняка придумает им какое-нибудь страшное наказание, да ещё и накричит страшным голосом. Дети побаивались обоих отцов, но Априя в большей степени. О своих матерях они почти ничего не знали – они были наложницами, единственная функция которых была обеспечить Нехо и Априя наследниками, к воспитанию детей их не допускали, и мальчики, даже в редкие минуты встреч, не чувствовали от них никакой ласки и заботы. Даже строгие отцы, хоть и редко позволяли себе сказать детям доброе слово или приласкать, и то вызывали в малышах больше теплоты. Единственным живым существом, которое любило их сверх меры, холило, лелеяло, баловало и ласкало, была старая Бахати, когда-то взятая в плен дикарка. Именно её всхлипы нарушили тишину и отвлекли мальчиков от ужасных мыслей о расправе, которую учинит над ними Априй.

Бахати сидела на кроватке Иниотефа, утирая слёзы подолом своей юбки, и причитала что-то на своём непонятном языке. Мальчики знали, что достанется и ей, достанется ни за что, и сердца их сжались от раскаяния. Они кинулись к старухе, прижались к ней и уткнулись с двух стороны в её плечи. Бахати обняла их и запричитала ещё сильнее.

– Прости нас, няня, прости… Мы не хотели, чтобы так всё вышло. Пусть лучше нас поколотят палками, а тебя не тронут.

– Ах вы львята мои, да что же это… Ну уж… Пусть меня колотят, я старая, мне всё равно… А вас-то за что? Заигрались, что ж с того? Ай, за что, за что…

Она снова заплакала, раскачиваясь из стороны в сторону.

***