Одна душа (СИ)

Полуденное солнце палило нещадно, припекая обнажённые руки, плечи, спины и обритые головы. Аменемхет и Иниотеф, сидя на высоких ступенях Дома Фараонов, старательно выписывали иероглифы на глиняных табличках. Вот уже два года они учились в Доме жизни* вместе с детьми из знатных семей, приближённых ко двору Фараонов. Целых пять лет их обучали письму, чтению и этике жрецы, а теперь пришло время для обучения в школе. Обращались с ними строго – никто из учителей не выделял их среди прочих детей, их так же колотили палками за невыполненное задание или плохое поведение. Больше всего доставалось Аменемхету – озорнику и лентяю, пренебрегавшему выполнением домашнего задания. Разумеется, мальчику в двенадцать лет куда интереснее стрелять из рогатки в птиц, а не выводить закорючки на глине и заучивать скучные сентенции. Это была стихия Иниотефа – ему ужасно нравилось, как затейливые палочки и знаки сплетаются в связанный текст, нравилось перед другими ребятами произносить выученные мудрые мысли жрецов и философов, нравилось, когда учитель хвалит и ставит другим в пример.

Зато Аменемхет всегда был лучшим в физических упражнениях. Никто не мог пробежать быстрее, кинуть камень дальше, переплыть Итеру** столько же раз, сколько мог он. В Доме с ними учились дети чуть старше, чуть младше, но Аменемхет всегда был лучше всех. Уже в двенадцать лет у юных наследников престола были развиты навыки стрельбы из лука, бега на скорость и на расстояние, умение надолго задерживать дыхание под водой и бесшумно плавать. Их пока не учили только борьбе на мечах – это было слишком рано, настоящие мечи могли нанести серьёзную травму, а деревянные не годились для обучения.

Итак, мальчики занимались письмом. Иниотеф старательно и с удовольствием, а Аменемхет лениво и равнодушно. Он часто отрывался, глазел по сторонам, завистливо поглядывал на мальчишек, детей дворцовой прислуги, возившихся в песке в рукопашной схватке.

– Хватит отвлекаться, пиши, а то завтра снова не получишь завтрака, – Иниотеф ткнул сидящего рядом мальчика в бок. – И не надоело тебе голодать и получать палкой?

– Не надоело, – заносчиво ответил старший. – Писать скучно. Я бы лучше поплавал или побегал.

– А мы и поплаваем, и побегаем, только допиши. На, я уже сделал, а ты просто спиши, – Иниотеф протянул ему свою табличку.

Аменемхет кивнул, взял табличку брата и быстро, не стараясь писать аккуратно, переписал то же самое на свою. Иниотеф недовольно нахмурился, наблюдая, как табличка старшего покрывается корявыми знаками, неровными строчками и помарками. Наконец «тяжёлая работа» была закончена, и Аменемхет вскочил, оставив глиняные таблички лежать на ступенях – чтобы они быстрее высохли.

– Пойдём купаться.

Иниотеф послушно поднялся и молча пошёл рядом. Спустившись по лестнице, они отправились к берегу Итеру. Там старший из мальчиков скинул набедренную повязку и без колебаний шагнул в мутную воду. Шаг, плеск, расходящиеся волны. Его голова долго не показывалась из-под воды, и Иниотеф тревожно нахмурился и закусил губу, высматривая брата. Это было трудно – вода ослепительно блестела под солнечными лучами, и блики мешали рассмотреть хоть что-то. Наконец на значительном расстоянии от берега появилась лёгкая рябь, всплыли пузыри, и показалась блестящая голова с намокшей чёрной прядью. Аменемхет повернулся лицом к берегу и улыбнулся. Младший тоже скинул одежду и шагнул в воду. Снова шаг, снова плеск, снова волны, и вот вдали от берега из воды торчат уже две головы, издали очень похожие друг на друга.

Около двадцати минут мальчики плавали, брызгались, ныряли и пытались в шутку утопить друг друга. Их веселье прервал раб, явившийся передать приказ отцов – им следовало немедленно посетить покои родителей. Обеспокоенно переглянувшись, братья вылезли из воды, надели набедренные повязки, сразу противно прилипшие к телу, и поспешили в дом.

В покоях отцов было прохладно. Априй вальяжно сидел в добротном резном кресле, рядом с которым стояла рабыня с веером. На нём была только набедренная повязка и золотые браслеты на запястьях, и могучий обнажённый торс мерно вздымался при каждом спокойном глубоком вдохе. Нехо, также одетый лишь в набедренную повязку, сидел за столом, уткнувшись в кипу документов и скрипя тростниковой палочкой. Когда дети вошли, оба мужчины подняли головы и повернулись к ним. Априй махнул рукой рабыне, чтобы та удалилась, и мальчики судорожно сглотнули, недоумевая, чем могли бы вызвать неудовольствие родителей. Однако неудовольствия не было. Априй встал и подошёл к сыновьям, и они, почтительно поклонившись, поцеловали его изящные, но сильные руки. Нехо только улыбнулся им, не вставая, а они поклонились ему.

– Дети мои, – по губам Априя скользнула улыбка, – у нас с отцом есть для вас подарок. Вы усердно трудились в последнее время, каждый проявил себя в более близком ему деле, и мы довольны вами. Если вы спуститесь в конюшню, там вам покажут двух коней, которые теперь принадлежат вам. Вы умеете ездить верхом. Теперь вы можете это делать, когда вам вздумается.