Одна история

– Это нужно для того, – твердо отвечаю я, – чтобы оказаться наедине с любимым человеком за сотни миль от этой проклятой Деревни, где нас угораздило жить. Чтобы постоянно быть рядом. Вместе ложиться спать и вместе просыпаться.

– Ну, если так, Кейси…

Как видите, были вещи, которые я понимал, а она – нет.

* * *

Сидим мы как-то перед концертом в буфете Ройял-Фестивал-Холла. Еще на первых порах нашего знакомства Сьюзен заметила, что при понижении уровня сахара в крови я становлюсь, по ее выражению, «каким-то занудиусом», и сейчас, дабы этого избежать, решила меня накормить. Заказала мне, кажется, нечто с жареным картофелем, а сама довольствовалась чаем с парой галет. Я люблю наши вылазки в Лондон – они позволяют нам вырваться из Деревни, чтобы побыть вдвоем, отгородиться от моих родителей, от ее мужа и всего прочего, окунуться в шум и толчею большого города и предвкушать тишину концертного зала, сквозь которую вот-вот поплывет музыка.

Я как раз собираюсь заговорить об этом вслух, когда к нам за столик подсаживается какая-то женщина, даже не соизволив хотя бы для виду спросить разрешения. Она немолода, пришла одна и больше ничем не примечательна, хотя в воспоминаниях предстает копией моей матери или, во всяком случае, ханжой, которая, безусловно, осудит наши отношения. И через пару минут я, вполне отдавая себе отчет в собственных действиях, устремляю взгляд на Сьюзен и в полный голос, членораздельно произношу:

– Выходи за меня замуж.

Сьюзен краснеет, накрывает уши ладонями и закусывает губу. Незнакомка резко опускает чашку, с грохотом отодвигает стул и топает к другому столику.

– Ох, Кейси-Пол, – говорит Сьюзен, – до чего же ты вредный.

* * *

Я ужинал у Маклаудов. В тот день из университета приехала Клара. Маклауд сидел во главе стола с баллоном какого-то пойла и кружкой зеленого лука, и то и другое размером с цветочную вазу.

– Ты, вероятно, заметила, – обращается он к дочери, – что этот молодой человек вошел в круг наших домочадцев. Значит, так тому и быть.

Непонятно, чего больше было в его тоне – педантичного радушия или умело замаскированного презрения. Покосившись на Клару, я не нашел у нее подсказки.

– Впрочем, тут еще вилами на воде писано, – продолжал Маклауд, явно опровергая свою предыдущую реплику, а потом набил полный рот зеленого лука и вскоре осторожно рыгнул. – Этот молодой человек любезно, хотя и запоздало поинтересовался вопросом музыкального образования твоей матери. Точнее, я бы сказал, вопросом отсутствия оного. – Затем он повернулся ко мне. – Клара получила свое имя в честь Клары Шуман,[5] что, вероятно, было чересчур амбициозно с нашей стороны. Увы, она не проявляет особых способностей к игре на фортепиано, правда?

Я не понял, кому адресован вопрос: матери или дочке. Что до меня, имя Клары Шуман мне ничего не говорило, отчего мои позиции еще больше пошатнулись.

– Надумай твоя матушка заняться музыкой раньше, она, быть может, передала бы тебе свой – ныне поздноцветущий – энтузиазм.

Мне еще не приходилось бывать в доме, где мужское присутствие было бы столь подавляющим и в то же время столь двусмысленным. Не исключено, что такое бывает в семьях, где есть только один мужчина, который, не встречая отпора, может распоясаться. Но Гордон Маклауд, вероятно, был таким от природы.

В любом случае моя неспособность уловить его тон стала в тот вечер лишь побочной проблемой. А основная заключалась в том, что в свои девятнадцать лет я еще не знал, как вести застольную беседу с мужем моей возлюбленной.

Между тем и ужин, и разговор шли своим чередом. Сьюзен сидела с полуотсутствующим видом; Клара помалкивала. Я задал несколько вежливых вопросов и ответил на целый ряд куда более прямых. По моему признанию заправилам теннисного клуба, политикой я совершенно не интересовался, однако за новостями следил. Описываемые события произошли через несколько лет после расстрела в Шарпевиле, который, по-моему, я вскользь упомянул с ноткой ханжества. Да, я считал, что стрелять в людей недопустимо.

– Ты хотя бы знаешь, где находится Шарпевиль?

Глава семейства определенно узрел во мне пустомелю-либерала.

– В Южной Африке, – ответил я и, заподозрив подвох, сразу поправился: – Или в Родезии. – Тут я призадумался. – Нет, в Южной Африке.

– Отлично. И каково же твое просвещенное мнение по поводу тамошней политической обстановки?

Я только промямлил, что не одобряю расстрелы.

– А что ты посоветуешь делать отрядам полиции всего мира, когда перед ними окажется толпа взбунтовавшихся коммунистов?

Я терпеть не мог эту манеру взрослых задавать вопросы таким тоном, будто все твои ответы – бесспорно, неточные или дурацкие – известны им наперед. Поэтому я перевел разговор в шутливое русло, подчеркнув, что не всякий мертвый бунтарь – коммунист.

– Ты сам-то хоть раз бывал в Южной Африке? – загрохотал Маклауд.

Тут вмешалась Сьюзен:

– Никто из нас не бывал в Южной Африке.