Одна история

– Вот наглец. Понятное дело, это Сьюзен выболтала. Что ж, вопрос резонный. Могу ответить. – Она глотнула еще джина. – Видишь ли, ты сам, хочу верить, никогда не окажешься в такой точке, где все тебе будет побоку. На все будет насрать. А в качестве одного из немногих утешительных призов получишь возможность не угодить в ад за левые ответы в кроссвордах. Поскольку тот, кто уже побывал в аду и выкарабкался, слишком хорошо понимает, как дорого это обходится.

– Но ведь правильные ответы даны в конце сборника.

– Видишь ли, в моем понимании это и есть жульничество.

Я проникся к ней неизъяснимой теплотой.

– Не могу ли я что-нибудь для вас сделать, Джоан? – невольно вырвалось у меня.

– Просто не обижай Сьюзен.

– Да я скорее горло себе перережу.

– Правильно. Мне даже кажется, что это всерьез. – Она улыбнулась. – Ладно, отправляйся восвояси, да не вздумай лихачить. Я вижу, тебя пока еще слегка развозит от джина.

Не успел я включить зажигание, как в окно машины постучали. Оказалось, за мной бесшумно последовала Джоан. Я опустил стекло.

– Сейчас о тебе поползут сплетни – плюй на все, – выговорила Джоан, глядя на меня в упор. – Про меня, к примеру, добрые соседушки говорят: отставная лесбиянка, с собаками живет. То есть ко всему еще и неудачница. Да только брань на вороту не виснет. Вот и весь мой совет – если не погнушаешься.

– Спасибо за джин, – сказал я и отпустил ручной тормоз.

* * *

Джоан рекомендовала мне повзрослеть. Я готов был попробовать – лишь бы это пошло на пользу Сьюзен, но все же холодел от ужаса. Во-первых, я был вовсе не уверен, что взрослость легкодостижима. Во-вторых, если даже она достижима, я был вовсе не уверен, что она желательна. В-третьих, даже если она желательна, то лишь в сравнении с детством и отрочеством. Что меня отвращало и отталкивало от взрослой жизни? Ну, если кратко, то вступление в какие-то новые права, чувство превосходства, убежденность в собственной правоте, а то и мудрости, убийственная банальность взрослых суждений, женская привычка пудриться на людях, мужская привычка разваливаться в кресле, широко расставив ноги, так что под брюками четко вырисовывается все хозяйство, разговоры о грядках и садоводстве, очки, что сидят у них на носу, и очки, которые они смехотворно пытаются набрать в разговоре, пьянство, курение, громкий, хриплый кашель, искусственные ароматы, маскирующие животную вонь, мужские лысины и залитые лаком женские шиньоны, отвратительные потуги на секс, безоговорочное подчинение этикету, сварливое отторжение всякой сатиры и пытливости, убежденность в том, что успехи детей измеряются успешным копированием родительского образа жизни, оглушительные выражения согласия, бахвальство своим кулинарным искусством и дегустацией новых блюд, пристрастие к ненавистным для меня продуктам (включая оливки, маринованный репчатый лук, индийский соус чатни, пикули, хрен, зеленый лук, маргарин, вонючие сыры и бутербродную пасту «мармайт»), самодовольство и чувство расового превосходства, манера пересчитывать мелочь, манера ковырять в зубах, манера изображать отсутствие достаточного интереса к моей персоне и манера проявлять ко мне чрезмерный интерес, когда мне это претит. Это лишь краткий перечень, никак, естественно, не касавшийся Сьюзен.

Да, и кое-что еще. Манера (несомненно, диктуемая атавистическим страхом признаться в истинных чувствах) иронизировать над эмоциональной стороной жизни, сводя отношения полов к пошлой расхожей шутке. Мужская манера утверждать, что миром правят женщины, женская манера утверждать, что мужчины не видят дальше своего носа. Претензии мужчин на звание сильного пола, призванного лелеять, нежить и окружать заботой женщин; претензии женщин на здравый смысл и практичность, без оглядки на обширный гендерный фольклор. Манера лиц обоего пола напыщенно утверждать, что им по-прежнему не обойтись друг без друга. И с ними плохо, и без них никак. И приходится жить с ними в браке, но брак – это, как известно, институт, а именно – психиатрический научно-исследовательский институт. Кто первым так сострил: мужчина или женщина?

Стоит ли удивляться, что от всего перечисленного мне хотелось держаться подальше. А точнее, хотелось верить, что все это не про меня; я даже уверовал, что смогу волевым усилием поставить стену между собой и этим списком.

В общем, когда я говорил: «Мне девятнадцать лет!» – и родители торжествующе подхватывали: «Вот именно, всего девятнадцать!» – торжествовал и я, мысленно повторяя: слава богу, что мне «всего» девятнадцать.

* * *

Первая любовь накладывает отпечаток на всю дальнейшую жизнь, в этом я с течением времени убедился. Возможно, она не перевесит будущие влюбленности, но на них всегда будет падать ее свет. Она способна послужить как примером, так и контрпримером. Она способна заслонить собой следующие влюбленности, но может и облегчить их, и возвысить. Впрочем, бывает и так, что первая любовь ранит сердце, и тогда, как его потом ни исследуй, найдешь в нем только рубцы от старых ран.