Одна любовь

И зренье со слухом направлю

Туда, куда вам не попасть.

И только два чувства оставлю

Из множества: голод и страсть.

* * *

Когда смолкают крики птиц,

Когда на небе месяц вышит

И в нежной ямке меж ключиц

Душа пульсирует и дышит,

Мне видится иная жизнь,

Где не было потерь покуда,

Где бормочу я: «Задержись» —

Невесть кому, невесть откуда.

И где-то там, у края сна,

Как бы из гулкого колодца,

Звучит мелодия одна,

Но я-то знаю: оборвётся.

Уйдёт, как тихий дождик – в сушь,

Напрасной обернётся мукой:

Где так щемяща близость душ,

Там всё кончается разлукой.

Я это вызнала. Я впредь

Должна замкнуть и слух, и двери.

Сближает, разлучая, смерть.

Она не знает про потери.

СТАРИКИ

В одежде ветхой, с тёмными кошёлками,

Со мглою катаракт и глауком,

С отёчными, сухими, серо-жёлтыми,

С одышкою, шажком, почти ползком.

Улыбчиво. Отзывчиво. Без вредности.

Обидчиво. Сварливо. День за днём.

На пенсию, что за чертою бедности.

Перед чертой, где ни души кругом.

Изношены. Использованы. Выжаты.

Унижены. Забыты. Не нужны.

За прошлое своей страны – пристыжены.

За собственные беды – прощены.

Мешается с землёй листва опавшая.

Всё сызнова. Преемственность. Родство.

Великая, и горькая, и страшная

История народа моего.

* * *

Четыре имени шепчу в ночи пустой:

Мария, Иисус, Господь и Дух Святой.

Марии говорю: «Пойми и защити!». Христа прошу: «Направь к любви мои пути!».

А Господа молю, чтоб дал он силы мне Помочь тем, кто сейчас с бедой наедине.

И как награду я во мраке вижу свет. Я знаю: Дух Святой оставил этот след.

Раздвинул небеса – и вот уже, легка, Слетает с губ моих нежданная строка.

И зажигает Он в моей душе свечу. Я одиночеством за этот миг плачу.

РОДИТЬСЯ В РОССИИ

Гарри Бареру

В полночном окне серебрится созвездье Стрельца.

И год на излёте, и время итогов настало.

Родиться в России и жизнь в ней прожить до конца,

И не затеряться в снегах её —

это немало.

Родиться в России, где с Западом сросся Восток,

Где совесть и власть никогда не обрящут согласье,

Где ценится жизнь не дороже, чем водки глоток,

Где всё, что разбито, зачем-то приписано счастью…

И всё-таки здесь

наших судеб таинственный стык

И страх, что без нас это небо когда-нибудь рухнет.

И всё-таки этот, по-пушкински чистый, язык,

И всё-таки эти – в ночи – посиделки на кухнях.

И общая память.

И это зовётся судьбой.

В ней главных огней, что бы ни было,

мы не гасили.

В ней труд и любовь.

В ней, насыщенной и не простой,

Особенный смысл обретает —

родиться в России.

СТЕПЬ

Здесь беркут бесшумные чертит круги.

Вся жизнь его – воля, расчёт и терпенье.

И крылья упруги его и туги,

И твёрд его клюв, и остро его зренье.

Здесь мышь вековому инстинкту верна.

Здесь поиск еды – категория риска.

Отважно петляя в полыни, она

Заранее знает, что смерть её близко.

И я здесь в какой-то из жизней была.

Я терпкий кумыс из бутыли пила.

И страсти иные во мне заслоня,

Охотник и жертва вселялись в меня.

И я – то парила кругами в ветрах,

То в горькой полыни свой прятала страх.

Мне эта раздвоенность душу прожгла.

И всё-таки жертвой я чаще была.

И даже сегодня, в безберкутный день,

Затылком я чувствую беркута тень.

У беркута – сила, у беркута – власть.

У жертвы всего лишь защитная масть.

Но так повелось, что везде и всегда Кому-то – победа, кому-то – беда.

АЗИЯ

Лоб, полумесяцем меченый,

Узеньким полукольцом:

Азия – спящая женщина

С чуть плутоватым лицом.

Что тебе грезится, мудрая,

Сквозь непроглядность ресниц?

Слышу за войлочной юртою

Ржанье твоих кобылиц.

Скользкой стрелою ужалена,

Выжжена пламенем смол.

Вот уж коленом прижал тебя

Рыжебородый монгол.

Вот оно, племя Батыево,

Яростно мчит на закат.

Помнишь ли, Азия, ты его?

Что ж твои губы молчат?