Одна любовь

Между небом и небом

Как мне жить? – ни упасть, ни взлететь.

3

Мне этой зимой не проститься со стужей.

Я горло шарфом обмотала потуже

Пред тем, как шагнуть из тепла за порог.

Харбинское солнце вставало белёсо,

И тени ложились графически-косо,

И ветер о мой разбивался висок.

Тот ветер жестокий, что вымел в двадцатых

В Китай, за Амур, без вины виноватых,

Безжалостно сбитых с российских орбит.

Как много их сгнило в советских централах,

Как выжило их до ничтожности мало.

За выживших – кланяюсь в пояс, Харбин.

4

Мне говорят: она добра

К своим разноплеменным детям.

Мне говорят: она мудра,

А я не знаю, что ответить.

Была бы доброй – из гнезда

Своих детей не выживала.

Была бы мудрой – никогда

Их хлебом бы не попрекала.

Меня одёрнут: не злословь!

А я лелею, как умею,

Кровоточащую любовь

И к ней, и к тем, кто предан ею.

Они её вдохнули дым,

Запомнили любую малость

И – лицемерие, с каким

Она от ближних отрекалась.

5

Я помню тот снимок, где тесно

Твой мальчик прижался к тебе.

Где вам ничего не известно

О будущей вашей судьбе,

Об улицах Вены и Рима,

О комнатках жалких – внаём,

Где ты, словно в пропасть с обрыва.

Как птица с птенцом под крылом.

Там почвы особенна хрусткость,

Там неба особенна гладь.

Но все же еврейская русскость

В вас будет и там проступать.

6

Я иду к тебе слепо,

Как из стужи идут на огонь.

Между небом и небом

Я держу над тобою ладонь.

Я иду к тебе нежно,

Чтобы шрамы твои не задеть.

Я латаю прилежно

Слишком хрупкого времени сеть.

Слишком воздух разрежен,

Слишком холодно на сквозняках.

Но дрожит, неизбежен,

Свет, оставленный в черновиках.

А затянется крепом

То ль дорога моя, то ль строка,

Между небом и небом

Раздышу над тобой облака.

7

Снежинки на стекле искрились.

Позёмка свёртывалась в круг.

И сны, что мне в Сочельник снились,

Сбываться начинали вдруг.

Китай и справа был, и слева,

Вплетаясь в сеть моих дорог.

И без пристрастия и гнева

Судил меня молчащий Бог.

И стыли снежные завалы

Под окнами и у ворот.

И мне тепла недоставало

Весь бесконечно длинный год.

* * *

Нет, ты полюбишь иудея…

О. Мандельштам

А из того, чем я владею,

Не в такт спеша, не в лад дыша,

Глубокой раной иудея

Поражена моя душа.

И я понять бесплодно силюсь:

За что, за чьи навет и ложь,

Мучительно любя Россию,

Ты в пасынках при ней живёшь.

И от неё не ждёшь защиты.

Но, презирающий испуг,

Ты иронично и открыто

Глядишь на эту жизнь вокруг.

Своих гонителей не судишь.

Бог не простит – так ты простишь.

Но ничего не позабудешь

И в гены боль свою вместишь.

А мне, о чём бы ни молила,

Мне душу жгут сквозь образа

Глаза Иисуса и Марии —

Народа твоего глаза.

И я стою с тобою вровень.

И как бы ни была слепа,

Всей русской, всей нерусской кровью

В тебя вросла моя судьба.

И не предам, и не унижу,

Заглядывая в глубь времён,

Всего того, чем путь твой выжжен

И чем в веках он озарён.

* * *

В это лето, спалившее зноем столицу,

Когда обморочны даже краткие сны,

Мне тебя не хватает, как воздуха – птице,

И как рыбе – прохладной речной глубины.

Это лето влечёт меня неодолимо

В глубь Петровского парка, где дышит земля,

Где меды источают столетние липы

И где пухом любви изошли тополя.

Но и там моей муке не будет предела —

Бессловесно, безвестно, бесслёзно сгорю

И всё то, что сказать я тебе не успела,

Я тебе никогда уже не повторю.