Одна любовь

Но однажды вернусь твоей тенью слепою,

Может быть, задержусь ненадолго в окне,

И всё то, что не понято было тобою,

Отзовётся неслыханной болью во мне.

* * *

Поверь, Иерусалим:

Моя была бы воля,

Губами бы сняла

С твоих камней слезу.

Здесь вертикаль любви

С горизонталью боли

Образовали крест,

И я его несу.

Я знаю, хрупок мир

И вечность ненадёжна,

И не точны слова,

И уязвима плоть.

Но истина одна

Светла и непреложна —

Одна у нас Земля,

Один у нас Господь.

Прости, Иерусалим,

Я вряд ли вновь здесь буду.

Но будут жечь меня

На северных ветрах

Жар полдня твоего,

Твоей ночи остуда

И за твоих детей

Неистребимый страх.

ИСТИНА

Этот город называется Москва.

Эта улица, как ниточка, узка.

Эта комната – бочонок о два дна. И приходит сюда женщина одна.

Меж ключиц её – цепочка горьких бус. Он губами знает каждую на вкус.

Он снимает их, как капельки с листа. А она стоит, как девочка, чиста.

Это чёрт её придумал или Бог? Это бредил ею Пушкин или Блок?

И кому была завещана в века Эта бронзовая тонкая рука?

Эти тёмные печальные зрачки Отворяли все затворы и замки.

Ей доступны все дворцы и все дома. Это входит в двери Истина сама.

Это Лермонтов, мальчишка и гусар, Ночью губы воспалённые кусал.

Он не знал её, не ждал её, не звал. Он разломленные плечи целовал.

И тогда, как наскочившая на риф, Разбухала эта комната от рифм.

А она ломала руки, как лучи, И срывала цепи бусинок с ключиц.

И лежали они весом в Шар земной На прямых ладонях Истины самой.