Одна любовь на двоих

Ульяша, сидевшая на ее спине, напрасно пыталась поворотить ее. В несколько скачков лошадь влетела по двор – и здесь, вдруг обессилев, притихла, дала дворне подскочить, повиснуть на удилах, удержать себя… Видимо, она чувствовала, что силы ее на исходе, – стояла недвижимо, закатывая налитые кровью глаза, хлопья пены летели с нее.

Петр подошел к Ульяше, дернул за голую ногу… девушка бессильно сползла наземь и остановилась, шатаясь и точно так же, как и Волжанка, ничего не понимая от ужаса.

– Ага! – злорадно засмеялся Петр. – Вовремя мужички появились! Видишь теперь, что в Перепечине все делается по моей воле? Вот ты и сызнова попалась, и теперь я тебя не выпущу никуда! Лошадь уведите на конюшню, а эту…

Ульяша тонко вскрикнула при виде его приближавшегося лица и закрыла глаза.

– А эту девку… – Петр задохнулся, тяжело сглотнул. – А ее…

– Вели закрыть ворота, дурак! – с ломким спокойствием проговорил Анатолий. – Да поскорей! Это бунт!

* * *

В это самое время около имения Щеглы остановилась верховая лошадь. Правил ею статный человек лет тридцати с круглым лицом, украшенным такими пышными усами, какие в России позволяют себе носить только отставные военные. Впрочем, не только усы, но и выправка выдавала вояку. Одет, однако, он был охотником. Вот только с каких пор в России на охоту ездят не только с двумя ружьями, но и с парой пистолетов, возникал вопрос у всякого, кто мог этого человека увидеть.

Он спешился и некоторое время с удовольствием разминал ноги, вдыхая черемуховый аромат – даже грозе не под силу оказалось оббить пышные гроздья, они только распустились пышней! – и рассматривая ворота, украшенные затейливой резьбой, наконец стукнул в воротину рукоятью нагайки. Но если он надеялся, что из небольшой сторожки выскочит привратник и отопрет ему, то ожидание оказалось напрасным. Видимо, сторож отлучился за какой-то надобностью.

– Эгей, люди добрые! – крикнул он и снова не дождался ответа. Пожав плечами, приезжий начал было привязывать лошадь, намереваясь войти без дозволения и провожатых, а проще – перемахнуть через ворота, однако расслышал топот копыт за спиной и обернулся.

К нему приближался вскачь небольшой тарантас, в котором сидели две женщины, причем одна, одетая просто, как служанка из зажиточного дома, поддерживала другую, которая была в трауре и словно возвращалась с похорон, потому что лежала почти в обмороке на плече своей соседки и не могла унять судорожных рыданий. При этом она все пыталась повернуться, а то и выбраться из коляски, однако вторая женщина ее удерживала, заметно, что из последних сил.

Кучер, казалось, тоже был настолько вне себя, что едва сообразил остановить лошадь перед самыми воротами, лишь чудом в них не врезавшись. Соскочил с козел и принялся дергать задвижку туда и сюда, явно не соображая, как их открыть. Наконец хрипло закричал:

– Фролка! Отопри! Барыня воротилась! Отопри, душа с тебя вон!

Фролка, по-видимому, был занят более важными заботами, а то и просто спал в холодке по обычаю всех сторожей, и призыв сей отчаянный до него не долетел. Однако приезжий встрепенулся и, сняв картуз, подступил к тарантасу:

– Наталья Павловна, голубушка! Что случилось?

И он попытался взять за руку женщину, одетую в траур, чего она даже не заметила из-за своего почти беспамятного состояния. А служанка всплеснула руками:

– Ах, батюшка Леонтий Савич, да вы ли это? Не узнала вас, вы все в мундире приезжали, теперь же вон в каком обличье! А ходили слухи, мол…

– Не верьте слухам, милая моя Тихоновна, конечно, это я, – улыбнулся охотник. – Но скажи, что у вас стряслось? Я появился у вас в Чудинове и наткнулся на вести о кончине Никодима Никитича и отъезде барыни с барышней в Щеглы. Но вот я вижу вас обеих в слезах… Да что случилось, скажи?!

– И не спрашивайте, и слова молвить о таком ужасе не могу и не хочу! – отмахнулась Тихоновна, и слезы так и хлынули из ее глаз.

– Она утонула, утонула! – вдруг воскликнула Наталья Павловна, открывая полубезумные глаза и уставившись на приезжего. – Скажите, да мыслимо ли сие? Она утонула, пришла весть, я не поверила, мы поехали в Перепечино, но были вынуждены поворотить с полдороги, потому что… – Она зашлась рыданиями.

– Поехали в Перепечино? – переспросил приезжий со странным выражением. – А там-то что стряслось? Там все ли живы-здоровы?

– Сам бог вас к нам послал, Леонтий Савич, – всхлипнула Тихоновна, не отвечая. – Мы ведь тут одни, без всякой защиты. А в Перепечине мужики за вилы взялись, вот беда какая! Встретили мы добрых баб, которые упредили, дай им бог здоровья, чтоб не ехали мы никуда, иначе не сносить нам головы, не поглядят, что слабый пол, не помилуют! Атаманом у них, слышно, Ганька Искра, а ему закон не писан. Ты уж защити нас, батюшка, не покинь сирот!