Одна любовь на двоих

Не дав себе труда задуматься над полнейшей нелепостью того, что ей причудилось, Лушка всей тяжестью навалилась на Ефимьевну. Ключница ахнула – и выронила ружье, которое упало на землю… Раздался выстрел из двух стволов!

Это было слишком для перепуганной лошади. Она рванулась так, как будто ей под хвост сунули пучок просмоленной да подожженной соломы. Петра, рука которого была обмотана поводьями, сбило с ног и проволокло по земле, а потом, при резком скачке лошади, ударило о стену дома.

Раздался общий крик… Лошадь носилась по двору, волоча за собой безжизненное тело с разбитой, окровавленной головой.

– Волжанка! – закричала Ульяша, бросаясь к ней. – Стой!

Испуганная лошадь метнулась еще раз туда-сюда, потом замерла, дрожа всем телом и пряча голову на плече хозяйки, как будто умоляла защитить ее от человеческих жестокостей.

Ульяше пришлось держать ее и шептать успокаивающие слова, пока Анатолий и Бережной пытались распутать поводья, захлестнувшиеся вокруг руки Петра намертво. В конце концов, Фролка принес из конюшни нож, поводья разрезали. Руки Петра болтались нелепо, поворачиваясь к телу невероятными углами: они были переломаны. Ноги тоже. Но врачевания Петру уже не требовалось – он был мертв.

Анатолий и Бережной переглянулись, потрясенные возмездием, столь внезапно и в то же время столь своевременно настигшим этого жестокосердного, расчетливого, алчного человека.

* * *

Петра унесли в дом, где его встречала рыдающая Фенечка. За мертвым телом шли совершенно обмершие от горя Ефимьевна и Лушка. Обе имели такой вид, словно лишились счастья всей своей жизни, и Анатолий невольно задумался над причудами сердечных привязанностей, которыми мы порой награждаем людей недостойных… Главное, чтобы нам они казались достойными!

Трупы Ганьки и Семена унесли в погреб.

Волжанку увели в конюшню. Ульяша тихо плакала, глядя на любимую лошадь, которую судьба дважды избирала своим губительным орудием…

Тем временем Анатолий кликнул двух дворовых людей – попрятавшиеся было лакеи и сенные девки вылезли из тайных щелей и спешили выявить преданность новым своим хозяевам – и дал им какое-то поручение. Для одного оседлали лошадь, и он спешно ускакал, второй побежал из усадьбы на своих ногах – видимо, путь был недалек. Бережной, выслушавший его распоряжения, одобрительно кивнул и пошел было в дом, откуда доносились причитания Фенечки – пора, наконец, обняться с любимой и утешить ее. На пороге он, однако, оглянулся с видом несколько смущенным.

– Грешно, конечно, – сказал, пожав плечами, – в такую минуту, когда смерть все по местам расставила, думать о чем-то другом, кроме как о спасении души… Но я, грешник, более всего о том печалюсь, что придется необходимый срок траура выждать. Будь моя воля, я бы уже сегодня оглашение сделал, а завтра венчался.

– Так быстро не бывает, сколь я сведом, – усмехнулся Анатолий. – Но свадьба твоя задержится, это уж точно. Ничего, потерпишь, дольше ждал. А вот мы… – Он повернулся к Ульяше. – А вот насчет нас не знаю. С одной стороны, Петр покойный – родня, материн брат. С другой стороны, от такой родни я бы подальше держался! И коли решил жениться, то женюсь незамедлительно, ничто меня не удержит.

Ульяша отпрянула от него, мгновение смотрела расширенными глазами, а потом из них потоком хлынули слезы. Закрыв лицо руками, девушка пыталась убежать, но Анатолий успел поймать ее за косу.

– Славин, – спросил Бережной, чуть посмеиваясь при виде его ошеломленного лица. – А может, ты немного спешишь? Невесту-то хоть завел?

– Так вот же она – невеста, – растерянно проговорил Анатолий, пошевеливая зажатой в кулаке Ульяшиной косой.

– Невеста?! – возмущенно обернулась девушка. Глаза ее сверкали таким презрением, что в огне этой ярости даже слезы высохли. – Шутить изволите, барин? Позабавиться решили?! Побалуетесь да бросите? Но не бывать тому! Пусть я жизнь за вас отдать готова, лучше я с тоски по вашей милости умру, чем допущу позор! Думаете, если родом я крепостная крестьянка, то и сердца во мне нет?

Она рванулась было бежать, однако Анатолий держал так крепко, что Ульяша только взвизгнула от боли.

– Да ради бога, – проговорил он беспомощно. – Что мне с того, кто ты есть? Знаю одно: другая мне не надобна!

– Это ложь! – воскликнула Ульяша. – Ты прежде иное говорил!

– Что я такое говорил? – изумился Анатолий.

– А вспомни-ка! Я лежала в беспамятстве, а ты говорил: «Коли кто уродился подлого происхождения, пусть и наполовину, никогда он благородным не станет, и единственное, что может порядочный человек сделать, это от такого подлого подальше держаться». Так вот, я – происхождения подлого. И ты от меня подальше держись.

Анатолий нахмурился, смутно припоминая…

– Черт! – вздохнул обескураженно. – Да ведь и впрямь – говорил я что-то такое. Василий мне рассказывал о проделках Петра и Чумы-сыромятника, а я и брякнул… Но ведь это когда было! Это давным-давно было!

– Только вчера, – непримиримо дернула плечом Ульяша, однако сильно дергаться поостереглась, потому что при каждом неосторожном движении коса туго натягивалась и причиняла резкую боль.