Одна маленькая глупость

— Сделаем круг по объездной и, может быть, заскочим ещё в одно место. Так, а перчатки у тебя есть?

— Нету, — удивился вопросу застёгивавший шлем Дима. — Я и без них нормально хожу.

— Суров, — я снял свои и протянул ему. — Вот, держи.

— Зачем?

— Затем, что холодно ехать будет.

— А тебе?

— А я рабочие надену, — в подтверждение я достал из открытого кофра не очень чистую тканевую пару. — Давай-давай, ехать пора, — и не до конца убеждённый Дима всё же натянул мои перчатки. Потом взобрался на пассажирское сидение и крепко обхватил меня за пояс.

— Готов? — на всякий случай уточнил я.

— Да.

И «голда» взревела мотором.

Из города мы выбрались на удивление быстро — машин на дороге было относительно немного, да и светофоры включали зелёный свет, как по заказу. Будучи сегодня особенно ответственным водителем, я педантично соблюдал скоростной режим, но когда байк наконец вырвался на трассу с разрешёнными «сто», притопил, что называется, «на все».

Полёт. Ровный гул мотора, и кажется, что шины совсем не касаются серого полотна асфальта. Дорога и небо, и ветер, и ты, как одно целое с ними. Свобода. Настоящее, где нет места сожалениям о прошлом или тревогам о будущем. Счастье быть. Абсолютное бесстрашие. И бесконечный путь.

Я остановил байк на вершине холма — самой высокой точке над городом. Снял шлем и без особой надобности бросил через плечо Диме: — Смотри.

А смотреть и вправду было на что. Опоясанный узкой лентой реки, город лежал перед нами, ломая горизонт тёмными контурами высоток и заводских труб. А над ним, в бледно-голубом небесном камине пылали облака — золотым, персиковым, розовым, лиловым.

— Офигенно!

В Димином голосе было столько неприкрытого восторга, что я не удержал улыбку.

— Да, мне тоже нравится вид с этого места, — я повернулся к своему пассажиру и встретил его полный восхищения взгляд. — Ты как, не замёрз? Едем дальше?

— Едем, — кивнул Дима, привставая на сидении. — Только сначала…

Должно быть, у меня случился короткий провал в памяти, потому что следующим моим ощущением стала Димина ладонь на затылке и горячий, жадный поцелуй. Нереально сладкий — не убедись я на собственном опыте, в жизни бы не поверил, будто чьи-то губы могут быть настолько вкусными.

— Ты даже не представляешь, как я этого ждал, — пробормотал Дима, совсем чуть-чуть отрываясь от моего рта. — Даже… не представляешь…

Да, наверное, не представлял — хотя бы потому, что сам только сейчас понял, насколько успел соскучиться за прошедшие почти-сутки.

— Люблю тебя.

— И я тебя.

Не знаю, сколько бы мы могли так простоять, если бы моя рассудочная часть не сумела перехватить бразды правления и не постаралась донести до нас последствия чрезмерной увлечённости друг другом.

— Нет, погоди, — я не без сожаления заставил себя отстраниться. — Я так вести не смогу, а нам обратно сорок километров трассы и потом ещё по городу петлять.

— Почему не сможешь? — удивился Дима.

— Потому что от такого количества эндорфинов у меня мозги в желе превратятся. Надо придумать нормальное место для свиданий.

Дима тихонько вздохнул: — Надо. Только мне пока ничего подходящего на ум не приходит. Если бы всё было, как у всех…

Да, если бы.

— Не волнуйся, найдём выход, — я ободряюще сжал его плечо. — Давай, надевай шлем, и поехали, пока совсем не стемнело.

* * *

К общежитию мы вернулись, когда город уже освещали фонари да серебристая половинка луны, то и дело прятавшаяся за облаками. Я припарковался практически на том же месте, откуда уезжал, и Дима неохотно слез с мотоцикла.

— Неплохо покатались, да? — я открыл кофр.

— Ага, — Дима убрал шлем на место и вернул мне перчатки. — А завтра так получится?

— От погоды зависит, — честно признал я главный недостаток байка перед автомобилем. — В этом году сезон вообще удивительно долгий — раньше я «голду» ставил на прикол уже в середине ноября.

— Удачно, да?

— Да.

Мы замолчали, не зная, что ещё сказать, но категорически не желая расставаться. Если бы… А так даже щеки коснуться нельзя, даже за руку взять.

— Напишешь, как вы с Лерой поговорите?

— Напишу, — я, к своему стыду, успел забыть об ожидающем меня разговоре с племяшкой. — Ну что, пока?

— Ага, пока.

Дима немного помялся, коротко улыбнулся, будто извиняясь за медлительность, и пошёл к крыльцу. Уже стоя у входа, обернулся — я сделал прощальный жест, — кивнул и скрылся в здании. А я ещё добрую минуту смотрел на закрывшуюся за ним дверь, пока не сообразил, как странно это выглядит. Тогда я поспешно завёл байк и поехал домой — ужинать и разговаривать.

Вид у вышедшей в прихожую Лерки был на редкость хмурый, однако то, что она всё-таки меня встретила, служило добрым знаком.

— Я там суп погрела, будешь?

— Конечно, буду. Спасибо, — благодарно улыбнулся я. — А ты ужинала?

— Так, — ушла от прямого ответа племяшка. — Аппетита особо не было.

— Составишь компанию?

— Угу.

Ужинали мы в тишине, и только складывая грязную посуду в раковину, Лерка с показным безразличием спросила: — Когда ты понял?

Уточнения, что именно понял, в общем-то, не требовалось.

— Вчера.

— Понятно, — повёрнутая ко мне племяшкина спина немного расслабилась. — А про Колесникова?