Одна маленькая ошибка

Я сглатываю. Можно сколько угодно игнорировать критиков, пишущих гадости в Сети, присылающих письма с угрозами и оскорблениями. Можно не обращать внимания на голос в собственной голове, шепчущий, что все они правы. Но сейчас, когда и критик, и голос в голове слились в унисон, мне нечего ответить, поскольку я уверена, что язвительность Стефани справедлива.

– Да, заслужила! – рявкает Ада. – Разве она мало страдала? Ею манипулировали, ее пытались изнасиловать, били и держали в подвале несколько месяцев. Почему она должна отказываться от своей мечты по вине Джека? Элоди не в ответе за действия своего мучителя и не обязана страдать из-за него всю жизнь. Сестра спасла меня, она помогает людям по благотворительной программе и, как вы и сами прекрасно знаете, не заработала на этом ни пенни. Будь она мужчиной, вы бы сейчас так не возмущались выходом книги. Если бы…

Я касаюсь руки Ады, беззвучно прося умолкнуть.

– Думаю, вы уже услышали достаточно для своей статьи, или что вы там пишете, – заявляю я Стефани, кивая на телефон, который она все это время держала в руке, записывая разговор.

Ада негромко чертыхается, сообразив, что предоставила Стефани несколько весьма годных слоганов для заголовка.

– Вы свой кусок урвали, так что можете уходить, – заявляет мама, подходя к Стефани сзади.

– И побыстрее, – добавляет папа.

– Вам тут не место, – вворачивает Мэл, девица с идеальными стрелками.

И все остальные – наши читатели, друзья, родные – объединяются в мощную группу поддержки. Обложенная со всех сторон, Стефани явно чувствует себя неуютно. Из подсобки появляется раскрасневшийся Джош, пытаясь на ходу прояснить обстановку. Узнав детали, он выводит Стефани из магазина через заднюю дверь. А я испытываю приступ горячей любви ко всем, кто пришел сюда сегодня.

Ада оглядывается на меня, проверяя, все ли в порядке, и я старательно киваю.

Наконец, после того как мы пообщались со всеми, кто купил билет, и подписали все подсунутые нам экземпляры «Ошибки», удается улучить минутку, чтобы побыть с друзьями и семьей.

– Девочки мои… – начинает мама, и голос у нее дрожит от нахлынувших эмоций. Она сегодня надела свои лучшие туфли, те самые, шелковые, с бантиками. – Как же я вами горжусь!

– Мы оба гордимся, – смущенно бормочет папа. Может быть, это просто свет так падает, но мне кажется, что глаза у него предательски блестят.

Наши родители были невероятно счастливы, когда обе дочери вернулись живыми, но мне пришлось многое объяснять. Хотя Ада и полиция настаивали на том, чтобы правду о моем несуществующем контракте с издательством не раскрывать никому, даже родителям, я не смогла молчать. И рассказала все и маме, и папе. Конечно, они далеко не сразу сумели простить меня, понять, почему я солгала насчет книги, почему согласилась с планом Джека после похищения. Но родительский гнев вскоре сменился тревогой, поскольку я рассказала остальную часть истории и полиции, так что очень быстро встал вопрос о моей ответственности. Осознание того, что младшая дочь может оказаться за решеткой за изначальное согласие на собственное похищение, затмило всякие обиды.

Полиция так и не смогла установить причастность Джека к смерти Джеффри, зато нашлись доказательства его вины в смерти Ноа: при проверке банковских выписок выяснилось, что за день до инцидента Джек взял машину напрокат. После недолгого расследования оказалось, что эту самую машину позже перегнали в гараж за городом, чтобы заменить разбитое лобовое стекло. Следы краски, найденные на теле Ноа, полностью совпали с образцами с машины, арендованной Джеком. Видимо, этот факт вкупе с моими рассказами, а позже и показаниями Ады и стал причиной того, что в итоге суд проявил снисхождение и я отделалась одним годом условно.

– Как же прекрасно, что мы все собрались здесь сегодня, – добавляет мама.

Я оглядываюсь по сторонам, полностью согласная с ее словами. Джордж, мой приемный дедушка, заметив наши взгляды, приветственно салютует печеньицем. Он самый горячий поклонник книги. Мама улыбается ему в ответ, но в глазах у нее мало радости. Она думает о Кэтрин и Чарли. Я в этом уверена, поскольку и сама жалею, что их нет здесь сегодня. Кэтрин продала дом через неделю после похорон Джека и переехала из Кроссхэвена в Лондон, поближе к сыну. Наша мама обменялась с ней парой электронных писем, но они уже год не разговаривали.

– Перестань себя казнить, Элоди, – сказала мне мама несколько месяцев назад. Мы тогда сажали лаванду у нее возле дома: моя психотерапевт уверяла, что садоводство помогает избавиться от панических атак и повторяющихся воспоминаний, и я много времени проводила, копаясь в родительском саду. – Что сделано, то сделано. Судьба Джека определилась еще в вашем детстве, в тот момент, когда вы встретились на ступеньках «Глицинии». Даже если бы ты отказалась поехать с ним после похищения, он увез бы тебя силой.

Конечно, мама права, но я все равно не могу избавиться от мысли, что ее дружба с Кэтрин обратилась в прах вместе с «Глицинией» в ночь пожара.