Одна маленькая ошибка

Что я действительно это сделала.

А затем его рука обмякает.

Я выпускаю нож.

Соскользнув со стола, Джек навзничь падает на пол, скрываясь за островком.

Я вдыхаю раскаленный воздух, полный дыма.

Не верится…

Не верится, что я это сделала.

Огибаю островок на негнущихся ногах и вижу Джека: он валяется на спине, уставившись в потолок. Затем медленно переводит взгляд на меня. Я падаю рядом с ним на колени, и Джек силится что‐то сказать, но изо рта вырывается лишь бульканье. По губам течет алая струйка.

И вместо мужчины, который манипулировал, издевался, убивал, передо мной снова маленький мальчик, приходивший ко мне раз за разом; мальчик, отчаянно нуждавшийся в любви; мальчик, который целовал меня на подоконнике в родительском доме и рисовал наброски мест, где мы сможем жить, когда вырастем.

– Джек, – всхлипываю я. – Джек…

Он поднимает руку, едва ощутимо касается моих волос. Я беру его за пальцы, такие теплые и знакомые… Он снова открывает рот, но на слова не хватает сил.

– Не бросай меня, – молю я. – Прости меня. Прости. Про…

Глаза у Джека закатываются.

И спустя миг он умирает.

Покидает меня.

И я не знаю, услышал он мои слова или нет.

Охваченная горем, любовью, ненавистью, я сижу еще одно мгновение, а затем медленно и бережно выпускаю руку Джека, пристраивая ее ему на грудь.

И тут же захожусь кашлем. Вся кухня затянута дымом. Нужно выбираться отсюда. Бежать.

Поднявшись с пола, я ковыляю в холл. Лестницу окутывают густые темные клубы, скрывая потолок фойе. Передо мной – запертая входная дверь.

Господи, господи, господи! Я бегу к лежащей на полу Аде, шарю по карманам в поисках ключа, которым она открывала дверь, нахожу его и торопливо возвращаюсь обратно. Руки скользкие от крови и парафина, так что дверь удается открыть лишь со второй попытки.

Я оглядываюсь – с кухни льется золотистый свет, там уже все полыхает. Затем я оборачиваюсь на сестру. Нельзя ее здесь оставлять. Нельзя, чтобы она сгорела. Зажав ладонью рот и нос, я спешу обратно. Ада совсем легкая, но я вымоталась до предела. Приходится тащить тело волоком, напрягая все оставшиеся силы, так что времени уходит больше, чем хотелось бы. Огонь уже вырывается с кухни и подбирается по деревянному полу к нам. Но я продолжаю тащить сестру, пока мы обе не оказываемся снаружи, в холодной январской темноте.

А потом я сижу на ледяной земле, крепко прижимая сестру к себе. Все вокруг кажется слишком ярким: молочно-белая кожа Ады, рубиново-красное пятно крови на ее джемпере, серебристая луна в чернильно-синем небе, оранжевое пламя, вырывающееся из окон, черный дым, который валит из распахнутой двери, красно-синие мигалки, ползущие вверх по холму.

Я не двигаюсь. Просто сижу и смотрю.

Смотрю, как полыхает «Глициния».

Позже

Глава пятьдесят третья

Двумя годами позже

Элоди Фрей

«Типпис» – мой любимый книжный магазин в Кроссхэвене. Его стеллажи от пола до потолка, такие высокие, что для покупателей даже заготовлена пара стремянок на колесиках, напоминают мне сцену из диснеевского мультфильма «Красавица и Чудовище».

У этого магазина есть собственный стиль и характер. Мне очень нравятся растения в подвесных горшках, огромный персидский ковер и роскошный георгианский камин, а еще больше мне нравится запах кофе, бумаги и чернил. И совсем не нравится чувство тревоги, ворочающееся внутри, как сытый паразит.

Я раздаю читателям автографы уже почти час, и хотя пришедшие в основном невероятно дружелюбны, я не могу забыть про письма с угрозами расправы, потоками ненависти и критикой, которые приходили мне после долгих месяцев заточения в «Глицинии».

Не всех обрадовало, что я пережила Джека Вествуда. И моим близким пришлось немало потрудиться, чтобы уговорить меня прийти сегодня в «Типпис» и устроить первое – и последнее – публичное мероприятие после случившегося. Вход сюда организован строго по билетам, и представители прессы, которых я по-прежнему избегаю, толпятся снаружи, облепив зашторенные окна. Я стараюсь не думать о журналистах, потому что всякий раз, вспоминая о них, начинаю ощущать себя кроликом, окруженным стаей волков.

Хотя очередь за автографами тянется вокруг всего магазина, этим вечером было продано совсем немного экземпляров: большинство пришедших уже купили книгу ранее. Так что передо мной то и дело возникают зачитанные до дыр тома с помятыми корешками и загнутыми уголками страниц с особенно понравившимися сценами. Роман «Одна маленькая ошибка» вышел всего месяц назад, но уже стал бестселлером. Маркетологи издательства предложили гениальную и жуткую идею выпустить книгу шестнадцатого августа, аккурат во вторую годовщину моего исчезновения. В прессе поднялся невероятный шум, и продажи тут же взлетели до небес.

– Как же здорово вас видеть, – говорит очередная посетительница, подходя к моему столику. Веки у нее подведены идеально ровными стрелками. Она то ли и правда рада, то ли здорово нервничает, судя по тому, как дрожат пальцы, сжимающие потрепанный томик.

– Взаимно, – отвечаю я, забирая у нее книгу. – Как вас зовут?

– Мэл.