Одна маленькая ошибка

И успеваю развернуться, полоснув ножом ему по ноге, над правым коленом. Лезвие рассекает ткань джинсов, а вместе с ней и кожу. Взвыв от боли, Джек отшатывается. Я вскакиваю и бегом бросаюсь к входной двери.

Но она заперта.

Твою мать…

Внутри все обрывается.

Я в отчаянии хватаюсь за ручку и дергаю так сильно, что предплечья откликаются болью, но дверь не поддается. Видимо, Джек запер ее, когда возвращался. У Ады есть запасной ключ, но у меня не хватит времени, чтобы…

Подобравшись сзади, Джек хватает меня за волосы и дергает, заставляя запрокинуть голову и подставить горло. Я наобум бью ножом. Лезвие попадает во что‐то мягкое, и Джек, взвыв, отпрыгивает и выпускает меня, вырвав несколько волосков. Я разворачиваюсь: он стоит, прижавшись спиной к стене, судорожно зажимая порез на правой руке.

Воспользовавшись заминкой, я бросаюсь наутек, лишь на миг задержавшись возле тела сестры, и выбегаю в столовую. Пометавшись между столом и буфетом, выскакиваю в кухню и, оказавшись возле задней двери, дергаю за ручку – но и тут заперто.

– Отсюда нет выхода, Фрей.

Я оборачиваюсь.

Джек стоит в дверном проеме и, несмотря на кровавые раны на голове, руке и колене, расплывается в самодовольной улыбке победителя. Мне и в самом деле некуда бежать. Я затравленно оглядываюсь: слева арка, через которую я прибежала, за спиной Джека – коридор, а у меня за спиной – запертая дверь, выходящая в сад. Нас с Джеком разделяет лишь кухонный островок. И нож по-прежнему у меня в руке.

Ужас накатывает удушливой волной, перед глазами все плывет. Джек не спеша направляется ко мне, и я огибаю островок, не давая ему приблизиться. Джек бросается влево, и я замахиваюсь ножом, пытаясь отпугнуть его, но в ответ слышу лишь презрительный смешок. От такой откровенной издевки внутри снова вспыхивает злость.

– Не приближайся ко мне!

– Тебе крышка. Бежать некуда. Ты не сможешь отсюда выбраться.

Он прав. Глядя друг другу в глаза, мы кружим вокруг островка. Джек прихрамывает, но мне от этого не легче: даже на двух здоровых ногах бежать некуда.

– А я ведь был так добр к тебе, – заявляет он.

– Да неужели!

– Я мог приковать тебя цепями, закрыть в шкафу и доставать поиграть, когда захочется. Мог обладать тобой столько раз, сколько душе угодно. А вместо этого терпеливо ждал. Я подарил тебе «Глицинию». Я подарил тебе всё.

– Ты подарил мне замурованный подвал. Связывал. Пытался изнасиловать.

Лицо Джека моментально скисает. Как же он не любит, когда припоминают его прегрешения!

– Почему я, Джек?! – срываюсь я на крик. – Почему именно я?!

– Потому что ты единственная во всем мире, кто меня любил!!! – орет он в ответ. И в каждом слове ощущается вся его боль: от побоев отца, от слепоты матери, не желающей видеть правду.

Джеффри и Кэтрин уничтожили собственного сына. Но это не извиняет поступков Джека. И он не перестает быть убийцей.

– Все, хватит, игры кончились. У тебя есть два варианта: или ты положишь сейчас нож, сдашься, и мы оба уедем отсюда живыми, – Джек выдерживает драматическую паузу, – или тебя увезут отсюда в таком же черном мешке, как и твою сестру.

Сердце сжимается от страха, но я прячу его за насмешливой улыбкой:

– Так, я смотрю, подвезли старое доброе клише «так не доставайся же ты никому»? Джек, серьезно, мне казалось, у тебя побольше фантазии…

– Уж кто бы говорил. – Джек резко смещается в другую сторону, и я дергаюсь. Моя нервозность его забавляет. – Ладно, варианты я тебе озвучил, можешь подумать. Не торопись, впереди полно времени. Но я все же советую особо не затягивать: мне еще труп в море выбрасывать.

Его улыбка настолько самодовольная и жестокая, что я, не сдержавшись, бросаю:

– А может, я как раз и хочу потянуть, чтобы полиция успела доехать. – И, заметив на лице Джека проблеск недоумения, добавляю: – Неужели ты думал, что Ада полезла бы сюда, не сообразив сначала в полицию позвонить?

– Блефуешь.

– Почему тогда, по-твоему, я согласилась пойти с тобой в мансарду? Тебя надо было отвлечь, пока не приедет подмога. Полицейские уже вот-вот в дверь постучатся.

Джек хмурится – то ли недоуменно, то ли обиженно.

– Что? А ты уж решил, что мне и правда охота с тобой трахаться?

У него вытягивается лицо. Даже сейчас мои слова по-прежнему режут его больнее любого ножа. Я сую пальцы в получившуюся рану и растягиваю ее посильнее:

– Это был отвлекающий маневр. Да ты мне всегда служил только для того, чтобы отвлечься. Отвлечься от боли после смерти Ноа. Отвлечься, пока полиция не приедет. – Я хохочу, вкладывая в этот смех весь яд, всю ненависть. – Думал, ты единственный, кто умеет манипулировать?

– Ах ты, сука… – рычит Джек.

– Уж кто бы говорил…

Он бросается в сторону, намереваясь меня схватить. Я в ответ взмахиваю ножом, и Джек отскакивает. Я поспешно отбегаю подальше, стараясь, чтобы островок постоянно разделял нас.

– Что ж, значит, действуем по второму варианту.

– И как ты собираешься выкручиваться? – похолодев от страха, спрашиваю я. – Как объяснишь два трупа, Джек?