Одна маленькая ошибка

– Быть такого не может. Ну же, Элоди, – он пихает меня локтем в ногу, – для чего ты пишешь?

Я снова оглядываюсь на вазу и думаю о Ноа. С тех пор, как его не стало, единственное, что вызывает у меня хоть какие‐то положительные эмоции, – это писательство. И, может быть, если редактор примет мою рукопись и превратит ее в книгу – настоящую, бумажную, с переплетом и тем самым запахом, – из искорок радости, больше напоминающих огонек дешевой зажигалки, разгорится огромный костер счастья. Пока жива мечта, для меня жив и Ноа. Но Джеку об этом точно знать не стоит.

– Дело в отце, – отвечаю я. – В смысле, с ним особо не поболтаешь, он не больно‐то разговорчивый. Хотя с Адой они частенько находили поводы посмеяться. И оба обожали поезда. Папа постоянно брал ее на тематические выставки и шоу.

– Поезда? Ада обожала поезда?

– Еще как. Я тоже пыталась ими увлечься, но, по-моему, папа сразу понял, что интерес у меня не искренний. А потом, в начальной школе, я первый раз выиграла в литературном конкурсе с историей про вишневое дерево, которое пожирало маленьких детей. Я похвасталась родителям, но те не особенно заинтересовались, и я оставила сочинение на обеденном столе. А когда утром спустилась в столовую, то обнаружила, что все поля моей работы пестрят пометками.

– Их сделал твой папа?

– Ага. Когда он прочитал мой текст, я почувствовала нечто… совершенно особенное. Папа даже не поленился достать старенькую шариковую ручку и вписать похвалы и замечания. Вот так я нашла занятие, которое помогло нам сблизиться, особую связующую нить, видимую только нам двоим. И дальше я каждую неделю писала новую историю, оставляла на столе, а на следующее утро, как по волшебству, лист покрывался папиными заметками.

Что‐то такое мелькает в глазах Джека, но он тут же отводит взгляд. Кажется, мои слова его расстроили. Отношения с отцом – тема болезненная. Кэтрин изо всех сил старалась помочь Джеку и Джеффри наладить отношения и на каждую Пасху отвозила их обоих в «Глицинию», чтобы они смогли провести друг с другом побольше времени, но все тщетно: они продолжали грызться до того самого момента, пока Джеффри не покончил с собой. Отец часто бил Джека, Джек, в свою очередь, чудил ему назло, стараясь привлечь внимание и всякий раз надеясь, что папа решится поговорить с ним по душам, вместо того чтобы отвесить очередную затрещину.

Джеку было восемнадцать, когда мы обнаружили тело его отца. И, несмотря на все случившееся, мой друг сумел взять себя в руки и начать жизнь с чистого листа. Нелегко это признавать, но после смерти отца общаться с Джеком стало куда легче.

Каждое лето с тех пор, как мне минуло шесть лет, наши семьи приезжали на две недели в Корнуолл, в коттедж «Глициния» – сложенный из песчаника дом на пять спален, с круговой верандой, увитой зарослями сиреневых глициний, и видом на море с двух сторон. Обычно мы загружались в две машины и ехали в коттедж все вместе. Однако в тот год Кэтрин вместе с Чарли, старшим братом Джека, отправилась чуть раньше, собираясь пару дней погостить у своей сестры в Таунтоне. Джеффри и Джек должны были ехать с нами, но за день до отъезда мои родители получили электронное письмо: Джеффри сообщил, что из-за рабочих проволочек не сможет приехать в «Глицинию», и попросил нас взять Джека с собой. Тогда мы не знали, что никаких проволочек у него не было – он собирался покончить с собой сразу же после нашего отъезда и в верхнем ящике рабочего стола у него уже был припрятан пистолет. Спустя две недели мы с Джеком и нашли тело Джеффри. И, честно говоря, мне до сих пор иногда кажется, что я чую запах мистера Вествуда, густую удушливую вонь разлагающейся плоти, которая мерещилась мне еще несколько месяцев после его похорон. Лето было в самом разгаре, и от жары труп испортился очень быстро. Настолько быстро, что судмедэксперты даже не смогли определить, сколько он пролежал. Зато причину смерти удалось выяснить сразу: в руке у Джеффри обнаружился пистолет, а на компьютере – прощальное письмо. Тут даже гадать не пришлось. Меня куда больше огорошил выбранный им способ, слишком жуткий и грязный: разлетевшиеся во все стороны мозги, кровь… Не знаю, о чем именно говорилось в предсмертной записке, но Джек обмолвился, что отец уже давно страдал психическим расстройством. К тому же за пару месяцев до того старший брат Джеффри неожиданно скончался от инфаркта, и, видимо, это тоже повлияло на его состояние.

– Нельзя просто взять и бросить писательство, Элоди. Я тебе не позволю, – заявляет Джек. – Слушай, мне надо отправить пару писем, так что я спущусь вниз и поработаю. А ты оставайся здесь и занимайся планом новой книги.

– Вообще‐то, мне уже через час надо быть в «Кружке»… – начинаю я, но умолкаю на полуслове. От одной мысли о том, чтобы торчать полдня в душном кафе, у меня начинается клаустрофобия.

– Возьми отгул по болезни.

Я колеблюсь – за год работы я еще ни разу не брала отгулов.