Одна маленькая ошибка

Чья‐то рука приобнимает меня за плечи.

– К тому же все знают, что мой братец – тот еще кобель! – встревает Чарли.

Я смеюсь, позволяя ему обнять меня покрепче. Чарли высокий, стройный, темноволосый, со щетиной модной длины. Но если Джек – дерзкий, уверенный в себе и похож на темный шоколад, поначалу сладкий, но оставляющий на языке горечь, то его старший брат – мягкий и добродушный; он словно глоток ледяной воды в жаркий день: сначала чувствуешь себя неуютно, а затем – хорошо.

– Ты молодец, мелкая, – говорит он мне в макушку, – все так и сияют от гордости.

Гости смотрят на меня с улыбками – все, кроме Джека, молча потягивающего напиток из бокала. А у меня улыбка такая широкая и неестественная, будто рот раскроили ножом.

Через какое‐то время я ухожу в кухню перевести дух и посидеть в тишине. Мне грустно, что жизнь не стала такой, какой я ее представляла. Что я постоянно разочаровываю своих родных. Что так и не смогла добиться успеха, даже ради Ноа. И теперь придется либо рассказать всем правду, что никакого контракта и не было, или соврать – в очередной раз, – что контракт сорвался. Но где взять на это силы? Все пожертвовали собственными делами, чтобы собраться сегодня здесь. В последний раз родные и близкие собирались ради меня на праздник восемь лет назад, когда я университет окончила. Господи боже, восемь лет! Что же, выходит, я за эти годы не добилась ничего, что стоило бы отпраздновать всей семьей?

Бо́льшая часть фотографий в гостиной родительского дома – это достижения Ады, развешанные, как жемчужные бусы, на обоях от Лоры Эшли. Вот Ада, улыбающаяся на фоне светло-голубой «ауди», подаренной Итаном на тридцатилетие, вот Ада и Итан на Амальфитанском побережье на собственной свадьбе, вот счастливые новобрачные с ключами от этого самого дома, где мы собрались сегодня…

Дверь кухни приоткрывается, словно кто‐то собирался войти, но передумал, и до моих ушей долетает обрывок чужой ссоры:

– …Я просто хотел сказать, что тебе не стоило сегодня пить вино. Доктор же говорил…

– Я помню, о чем говорил доктор, – огрызается Ада, прерывая Итана на полуслове. Дверь открывается пошире, но затем снова дергается, словно кто‐то с той стороны попытался закрыть ее. – Ты что делаешь?

– Не надо уходить посреди разговора. – Итан устало вздыхает. – Если мы хотим добиться беременности, нужно следовать предписаниям врача.

– «Мы»? – Ада смеется, холодно и зло.

– Что?

Повисает тяжелая пауза. Сердце у меня тревожно стучит; этот разговор явно не предназначался для моих ушей. Наверное, стоит уйти куда‐нибудь в прачечную, пока меня не заметили.

– Возвращайся к гостям, – сухо велит Ада. – Со стороны хозяев невежливо оставлять их без внимания надолго.

– Хорошо.

Судя по звуку шагов, Итан уходит.

Я подскакиваю со стула, намереваясь уйти в подсобку, но не успеваю: Ада решительно заходит в кухню и, увидев меня, вздрагивает, хватаясь за сердце.

– Господи, Элоди! Что ты здесь делаешь?

– Голову проветриваю.

Ада хмурит брови – шикарные, надо отметить, брови, прямо как на рекламных плакатах косметики, – и уже открывает рот, чтобы задать еще пару вопросов. Отвечать мне на них совершенно не хочется, поэтому я наношу упреждающий удар:

– А ты сама что здесь делаешь – разве тебе не нужно развлекать гостей?

Ада закрывает рот и коротко оглядывается на двери кухни, гадая, сколько я успела услышать.

– За лимонадом пришла, – отвечает сестра просто. – А то он закончился.

Она подходит к холодильнику, и я замечаю, как напряжены ее плечи и шея. Я ни разу не слышала, чтобы они с Итаном цапались или хотя бы в чем‐то друг с другом не соглашались. Кажется, сейчас на идеально отполированной поверхности их семейной жизни обнаружилась царапинка. А у сестрицы еще и руки дрожат…

– Ада, у тебя все в порядке?

Я настороженно жду ответа, но сестра упорно продолжает ковыряться в холодильнике, как будто не желая со мной разговаривать. Интересно, насколько часто люди задают Аде такие вопросы, – глядя на нее, в жизни не подумаешь, что у нее хоть что‐нибудь может быть не так. А затем она все‐таки поворачивается и устало смотрит на меня. Не знаю уж, в чем дело – в размолвке с Итаном или в неудачной остроте Руби, – но, кажется, сейчас мне подвернулась возможность наладить наши отношения. Судя по глазам, Ада тоже так подумала.

– Да, – отвечает она преувеличенно бодро, – все замечательно. Прием гостей – дело утомительное, но мне нравится этим заниматься.

Я киваю, огорченная ложью сестры, но, с другой стороны, мне ли ее осуждать?

– А ты как? – спрашивает Ада, подходя ближе, тем же мягким тоном, каким она разговаривала со мной после смерти Ноа. – У тебя все хорошо?

Я благодарна ей за этот вопрос, заданный явно не из пустой вежливости, – пускай мне тоже неизбежно придется солгать. Ведь если я отвечу честно, правда разлетится повсюду: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Моя жизнь окончательно развалится, и я не уверена, что смогу потом собрать ее по кускам.

– Да, все хорошо, – вру я. – Все просто зашибись как хорошо.