Одна маленькая ошибка

Да, сестричка, все именно так. Я продолжаю принимать пилюли. После ложной беременности и тщетных попыток забеременеть после того, как Итану наконец стало удобно, я поняла, что вообще не хочу детей от этого человека.

Я ждала, что Дженнифер удивится, ужаснется, станет осуждать меня. Но ничего подобного. Она лишь отхлебнула шампанского и жестом дала понять, что слушает.

– Знаю, – заявила я, – вы сейчас скажете, что надо поговорить с мужем честно, и будете правы. Но я уже пыталась, и если Итан услышит, что я пила таблетки без его ведома, он меня бросит, и останусь я в свои тридцать три совсем одна. Возможно, я должна отпустить его, но…

– А возможно, стоит сделать это ради себя, – перебила она, – и освободиться самой. Быть несчастной, но замужем – так себе альтернатива счастью. А счастья не будет, пока вы не возьмете инициативу в собственные руки.

Слова Дженнифер весь вечер не выходили у меня из головы и продолжали звучать в ушах даже после окончания вечеринки, когда мы с мамой уже садились в такси. «Быть несчастной, но замужем – так себе альтернатива счастью».

Мама снова осталась ночевать у меня – папа решил отправиться на рыбалку, и ей не хотелось оставаться одной. Когда мы вошли домой, я предложила ей чаю, но она отказалась. Мне бы тогда уже задуматься, конечно: когда это мама отказывалась от чая? Но я была слишком увлечена мыслями об Итане и отсутствующих детях, так что не обратила на эту деталь внимания, а стоило бы. На часах было всего семь вечера, когда я предупредила маму, что собираюсь ложиться. Мне требовалось многое обдумать, так что я оставила ее. Оставила внизу совсем одну. А сама пошла наверх, в спальню. Пользуясь тем, что Итан еще не вернулся с работы, я полезла в ящик с носками и вытащила облатку противозачаточных. Мой маленький секрет. Не успела я сунуть таблетку в рот, как снизу донесся грохот. Сунув пачку обратно в ящик, я направилась в коридор. Я не спешила, хотя стоило бы, но ведь тогда я понятия не имела, что случилось. У нас в гостиной есть большие деревянные часы, и они периодически падают с ужасающим шумом. Но в этот раз упали не часы, Пчелка Элли.

В гостиной я увидела кровь. И безвольное мамино тело, лежащее на полу. И тогда я заблеяла, совсем как она сама, когда мы вошли в твой дом и поняли, что произошло нечто ужасное: «Мама! Мама! Мама!»

Глава двадцать восьмая

Тридцать первый день после исчезновения

Элоди Фрей

Я заперта в доме. Джек не появлялся уже несколько дней, а ключ от входной двери, оставленный мне, не подходит. Я не могу выбраться. Не могу уйти. Сначала я растерялась, но постепенно начала злиться. Джек это нарочно сделал. Совершенно точно. Он знает, что я хочу вернуться домой, поэтому запер меня в коттедже. Я уверена.

Стараясь не поддаваться панике, я иду к телефону, установленному в коридоре. Я обещала, что ни коем случае не стану звонить Джеку – полиция может отслеживать телефонные разговоры, – но, с другой стороны, разве у меня есть выбор?

Телефон молчит.

И хотя электричество в доме есть, ни один из телевизоров тоже не работает.

Я мечусь по дому, обыскивая каждый горшок и ящик в поисках запасного ключа. Окна тоже заперты – все, кроме балкона мансарды, но я еще не сошла с ума, чтобы пытаться выбраться через него. В конце концов ярость и отчаяние сменяются болезненной тревогой.

Время течет. Стекает сквозь пальцы, впитывается в доски паркета. На светло-бежевых стенах пляшут тени. Я наблюдаю за их танцем – все равно больше нечего делать. Свернувшись на диване под пледом, я дрожу, как брошенная собака. Если Джек не вернется к утру, придется разбить подвальное окно, чтобы выбраться наружу. Очень не хотелось бы, ведь если дыру заметят до того, как я отыщу Джека, полиция получит сообщение о взломе. Приедут детективы, снимут отпечатки, и тогда нам обоим многое придется объяснять.

Должно быть, я задремала, – чья‐то сильная рука касается моего плеча. От неожиданности я подскакиваю, и сердце бешено колотится.

– Это я, – успокаивает Джек.

Я моргаю, пытаясь разглядеть его в мягком свете настольной лампы. Затекшие мышцы мигом начинают ныть на разные голоса, стоит мне пошевелиться. Джек обнимает меня; он только что вошел, руки и куртка еще холодные.

– Я хотел приехать поскорее, – оправдывается он, – но полиция попросила меня сделать публичное заявление, чтобы помочь тебе поскорее вернуться.

В душе у меня робко шевелится надежда.

– Значит, тебя больше не подозревают?

– Похоже на то. Видимо, так и не смогли отыскать ни одной улики. Оно и понятно, учитывая, что никаких улик нет.

– Прекрасно. – Я встаю с дивана. – Значит, можно вернуться домой.

– Как только запишу обращение. Это поможет подкрепить мою репутацию: если все увидят, как старательно я помогаю искать тебя, то больше меня никто ни в чем не заподозрит. Как рука?

– Нормально. Уже в порядке. – С момента похищения прошел месяц, так что порез совсем зажил. Я смотрю в пол, собираясь с духом, чтобы задать мучающий меня вопрос.

– Что‐то не так? – спрашивает Джек.

Я набираю воздуха в грудь и выпаливаю:

– Ты запер меня здесь, да?