Одна на миллион (СИ)

— Ну вот, теперь я ревную, — Варя передёрнула плечами, словно ей самой эта мысль была невыносимо неприятна. — Ты с ними проводишь больше времени, чем со мной.

— Не неси ерунды, — отмахнулась я. — Ты — моя лучшая подруга. Мы с тобой повязаны, хочешь ты этого или нет.

Варя довольно ухмыльнулась, услышав желаемые слова, а затем сказала, что позвонит вечером, и ушла. Я подошла к Яну, который стоял, облокотившись бедром в стол, и смотрел на друзей, скрестив руки на груди.

— Что они делают? — спросила я, повторяя его позу.

— У Никиты страсть как зачесалась ключица. Посмотри на его лицо. Господи, это самое отвратительное зрелище, которое я когда—либо видел.

Я рассмеялась. Никита одновременно закатывал глаза от облегчения и щурился от боли, когда линейка попадала в вывихнутое место.

— Если у вас двоих когда—нибудь дело дойдёт до секса — надень ему на голову бумажный пакет. Так ты хотя бы сохранишь свою психику.

Я продолжала смеяться, несмотря на то, что щёки вспыхнули красным.

Уже на улице, где тёплое весеннее солнце не только слепило глаза, но и неплохо грело, Никита рассказал нам, что никому из интересующихся не поведал истинную причину своей травмы.

— Они все знают разную версию, — пояснил он. — Пусть думают, что я или с лестницы упал, или переиграл в “Революцию”, или на лыжах неудачно прокатился. Нет, вы представляете: лыжи. Весной. И они поверили!

Я прыснула:

— А ты всё время удивляешься, почему я самая умная в школе: это не сложно, когда у всех остальных мозг как у ракушки.

— Рита, — подал голос Ян. — Твоё самомнение сейчас настолько огромное, что пытается столкнуть меня с тротуара на дорогу.

Я рассмеялась и принялась действительно расталкивать его в плечо. Редко когда можно было увидеть Яна Биленштейна хотя бы улыбающимся, и сейчас, когда он вовсю хохотал, я чувствовала себя настоящим героем, покорившим Великую Китайскую стену.

— Эй, — Сёма покачал головой, обернувшись на нас. — Ян, ты бы не пытался заигрывать с Риткой … Это при живом—то Никите!

— Ну да, — Ян в миг стал серьёзным, — Сейчас попытаюсь , а потом он не посмотрит на свою вывихнутую ключицу и шею мне свернёт.

Никита развернулся к нам с Яном, согласно закивал и изобразил удар самому себе в челюсть. Ян выпучил глаза, словно страсть как испугался, и, схватив меня за плечи, спрятался за моей спиной.

Мы шли парами: Сема и Никита спереди, мы с Яном сзади. Так получилось не специально, и Сёма даже предлагал нам поменяться, чтобы я шла с Никитой, но я отмахнулась, сказав, что отсюда мне открывается замечательный вид на одну прекрасную попу в синих джинсах, отчего парни рассмеялись, Никита покраснел, а Сёма больше не спрашивал. Вместо этого он достал из кармана телефон: старый,с кнопками и трещиной на дисплее. Этот аппарат явно видал не одно поколение семьи Остапенко, и я была уверена в том, что ему ещё далеко до списания в утиль.

— Мама прислала смс—ку, — сообщил Сёма. — Сказала, чтобы мы поторапливались, если не хотим отковыривать пирог от потолка, потому что у Даши сегодня плохое настроение, и свой кусок она уже запечатлела на кухонном шкафу.

— Твоя мама печатает такие длинные сообщения, — удивлённо протянула я.

Сёма развернулся лицом ко мне и протянул мне свой телефон. На экране было написано: “Даша достала. Быстрее.” Я хмыкнула.

Юлия Александровна встретила нас в цветастом переднике, завязанном за самые кончики шнурков, и с широкой улыбкой на лице от уха до уха. У неё было одно большое достоинство: она совершенно не напоминала мне мою маму. Было странно ощущать себя дома тут, в чужой квартире, и не ощущать совершенно ничего, кроме сосущей пустоты, в своей собственной.

— Заходите, заходите, а то сквозняк гуляет! — поторапливала она, когда мы по очереди переступали порог её дома.

В помещении пахло выпечкой. Это был один из тех запахов, которому стоило только немного подступить к твоему носу, как ты терял всё: разум, сознание и внимание, — и полностью отдавал себя на растерзание чудным образам пирожков и ватрушек в своей голове.

Мой рот наполнился слюной, и я шумно сглотнула.

— Как дела, милая? — Юлия Александровна заключила меня в неожиданно крепкие объятия.

— Х—хорошо, — пролепетала я.

Из двери, ведущей в комнату, где жила бабушка Сёмы, выглянула голова Серёжи. Я помахала ему рукой и улыбнулась, но мальчишка тут же спрятался обратно, громко хлопнув дверью.

— Не обращай внимание, он просто стесняется, — пояснила Юлия Александровна. — У нас гости женского пола вообще не появляются — у Сёмы—то девушки ещё не было …

— Мам! — взмолился Семён.

Я рассмеялась. Юлия Александровна потрепала сына по волосам и быстро чмокнула в щёку, оставляя на ней алый след от помады. Сёма покачал головой, и пробубнил “Спасибо, мама, блин.”. Я перевела взгляд на Никиту — он справился со сниманием кроссовок чуть дольше остальных, и теперь, выпрямившись, тоже посмеивался над другом. Я улыбнулась ему, чуть склонив голову на бок, чтобы он понял, что эта улыбка адресована не глупой ситуации, а ему. И он понял, потому что сделал шаг ко мне и коснулся моего предплечья.