Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Была на выставке Шагала. Неожиданно, против моего предубеждения, вначале поглумившись слегка над всеми летающими скрипками и коровами, я погрузилась в некое другое «измерение» и насквозь пропиталась этим миром Шагала. Вышла слегка в трансе, как после очень важных, животрепещущих сновидений, которые опять ускользнут, и опять ничего не пойму из того, что было. А ведь было.

Конечно, мы не все время сидим дома. Раз в неделю мы или ходим в кино, или видим знакомых. Два-три раза у нас были обычные на Таити русские ужины <…>.

Вы не пишете о себе <…>. Что это такое? Предоставляю Вам слово… Насильно не «лезу в душу» (по-русски). Хотелось бы узнать побольше, хотя бы самых простых вещей <…>.

Вообще, я должна сознаться, что никакой особенной красоты в парижских улицах я не вижу. Может быть, у меня плохой вкус. Здесь нет даже зимней красоты, как, например, в маленьком городке в Новой Зеландии. Подождем весны. А впрочем, я побаиваюсь, как бы она не испортила мое новое спокойствие, — уж лучше без красоты. <…>

Недавно чья-то птичка пела в клетке на весь квартал… Мне казалось, что и дома расступились, слушая… (это, кажется, я начинаю писать стихи…). Прощайте. До следующего письма. Всего хорошего. Ларисса.

ВС. Н. Иванову [97]

27 февраля 1970. Париж

Дорогой Всеволод Никанорович,

Пишу Вам на правах старой знакомой, а также большой поклонницы Вашего таланта. До сих пор помнится фраза: «…у Кресценсии (т<ак>, кажется, звали некую сказочную героиню) было такое нежное горло, что, когда она пила красное вино…» и т.д. Почему-то именно эта фраза вспоминается, когда я вижу все эти средневековые французские замки, которых так много в верховьях Луары, в местности моего мужа.

Но дело, конечно, не в замках… Дело в Зое Ивановне, которая мне пишет очень грустные письма. Я не знаю Ваших отношений, но это и не важно, не так ли? Важно то, что это — женщина, некогда близкая Вам и находящаяся теперь в таком безвыходном, тяжелом тупике. Вы, вероятно, знаете, что она давно без службы и без пенсии. Все небольшие сбережения она проболела, т.е. потратила на лекарства, так как была очень больна, почти при смерти. После такой болезни, в ее возрасте, сил, конечно, у нее не много. С ее отправкой в какой-либо дом для неработоспособных — бесконечные затяжки и осложнения. А пока все это выясняется, надо как-то жить.

Продуктовые посылки, которые Вы можете посылать, не имеют смысла, так как в Китае такая дикая пошлина, что она не сможет их выкупить. Вы должны или оплачивать все на месте (если это еще можно в Китае), или как-то помочь ей деньгами, что было бы самое лучшее. Извините за слово «должны», которое я написала. Может быть, морально Вы ничего и не должны, не мне об этом судить, но без всякого «должны» Вы, вероятно, будете рады найти способ помочь ей.

Из Франции я не могу посылать ей деньги, но, вероятно, могу через Гонконг. Я уже послала пробных 20 дол<ларов>. И жду результата. Много посылать я не могу, так как, хотя в данное время я обеспечена предметами первой необходимости, но деньги «куры у меня очень клюют», когда они есть, так как сама я не работаю. Тем не менее я бы хотела хоть немного помочь Зое Ивановне и хотела бы, чтобы Вы, в равной мере, помогли бы моей тете — Нине Михайловне Андерсен, которая проживает в Киеве. Она не в критическом положении, так как имеет пенсию, но я бы хотела ее немного побаловать, тем более что собираюсь приехать к ней и на некоторое время «сесть ей на шею».

Я буду ждать Вашего согласия с большим нетерпением.

И как только узнаю, что Зоя Ивановна получила мои 20 дол<ларов>, дам Вам знать.

В крайнем случае я могу посоветоваться об этом с Советским консульством в Париже, так как, несмотря на замужество, я остаюсь советской гражданкой.

Дорогой Всеволод Никанорович, я даже не прошу прощения за вторжение в Ваши дела, так как уверена, что если бы Вы знали обо всем этом, то уже нашли бы способ помочь. Я только сообщаю Вам, и Вы, наверное, будете рады знать правду, хотя и печальную.

А пока я желаю Вам всего хорошего и решаюсь обратиться с еще одной просьбой, уже лично моей: как достать Вашу книгу, которую, я слышала, Вы недавно издали? <…> Если она не переведена, жаль, что я не в Хабаровске (моя родина, кстати) и не могу предложить себя в переводчицы.

С уважением и, как и раньше, «с поклонением». Ларисса.

2 апреля 1970. Париж

Дорогой Всеволод Никанорович,

Ну вот, все очень хорошо устроилось: как я и ожидала, Вы сердечно откликнулись на мое письмо, З<оя> И<вановна> получила маленькую помощь (посылаю кусочек ее письма в подтверждение), и моя тетя тоже. Теперь я уже выслала вдвое больше, но, вероятно, перешлют в два приема, и, кроме того, надо подождать, — получат ли по моему чеку. Я Вам дам знать, как только (и сколько) З<оя> И<вановна> получит <…>.